Лорд Правосудия не изменил традиции, в 1948 году с успехом воспротивившись предложению повысить планку уголовной ответственности, предусматривающей смертную казнь, с восемнадцати до двадцати лет. Согласно британскому закону, лицо моложе двадцати одного года не считается достаточно взрослым, чтобы подписать контракт или завещание, но оно достаточно взрослое, чтобы отправиться на виселицу без завещания.
Смертные приговоры детям выносились до 1833 года. В этом году девятилетний мальчик был приговорен к повешению за то, что разбил витрину и украл цветных чернил на два пенса. Только общественный протест заставил изменить ему меру наказания. Сэмюэл Роджерс рассказывает в своих Застольных беседах, что он видел «группу девочек нежного возраста, облаченных в одеяния разных цветов, которых уводили на казнь в Тайберн». А Гревилль описывает процесс нескольких юных мальчиков, которые, выслушав смертный приговор, были страшно поражены этим и не удержались от рыданий. Он делает краткое примечание: «Я никогда не видел, чтобы мальчики так плакали».
В 1801 году Эндрью Бреннинг, тринадцати лет от роду, был публично повешен за то, что совершил кражу и похитил ложку. В 1808 году семилетнюю девочку повесили в Челмсфорде за то, что она подожгла дом, а в Мейдстоуне была повешена еще одна тринадцатилетняя девочка. Три года спустя лорд-канцлер, лорд Элдон, воспротивившись смягчению закона, имел бесстыдство заявить, что «в течение двадцати пяти лет, пока он был советником Его Величества, насколько он может вспомнить, никогда, ни в одном процессе не было отказано в милости, когда только была возможность в ней не отказывать».
Аналогичные утверждения относительно милости, в которой «никогда не было отказано», пока оставалась хоть «тень сомнения» в виновности, были сделаны в ходе дебатов 1948 г. о смертной казни и в других обстоятельствах, уже после того как Бентли, Эванс, Роуленд и т. д., отправились на виселицу.
Повторим: речь идет не о мрачном Средневековье, но, напротив, о веке Просвещения, когда во всей Европе уголовное законодательство быстро гуманизировалось. Под влиянием наставлений Беккариа, Монтескье и Вольтера смертная казнь впервые была отменена в Австрии в 1781 году Иосифом II. Его брат, Великий герцог Тосканский, последовал его примеру в 1786 году и ввел в действие кодекс, согласно которому главной целью наказания являлось приспособление преступника к нормальной жизни. Екатерина Великая издала в 1767 году знаменитый Наказ, который отменял смертную казнь и объявлял: «Умеренность управляет людьми, а не выступление из меры». (Хотя новый уголовный кодекс, создать который предписывалось Наказом, так никогда и не вступил в силу, этот Наказ должен был произвести революцию в русском уголовном судопроизводстве и, с другой стороны, представлял собой типичное проявление духа времени.)
В Швеции, после реформы Уголовного кодекса 1779 года, казнили в среднем не более десяти человек в год, в Пруссии под властью Фридриха II — пятнадцать. В той же самой стране за промежуток 1775–1778 гг. было казнено лишь сорок шесть человек, и из них только двое — за преступления против собственности (уличные кражи).
За тот же самый промежуток времени (т. е. 1775–1778 гг.) только в Лондоне и Миддлсексе на виселицу отправили сто сорок девять лиц; для всей страны в целом статистики не существует, но можно утверждать, что общий итог существенно превзойдет эти цифры. Мы располагаем подробной статистикой за 1785 год, в ходе которого в Лондоне и в Миддлсексе было повешено девяносто семь человек, из коих лишь один за убийство и девяносто шесть — за преступления против собственности. В среднем, стало быть, в Англии убийства совершались реже, чем в других странах.
Эта исключительная английская жестокость обязана своим существованием тому факту, что Кровавый кодекс рассматривал повешение как панацею против всех совершенных проступков, начиная от кражи носового платка и заканчивая самыми тяжкими. Однако это сравнение Англии с другими странами относится только к XVIII веку. В течение первой трети XIX столетия, т. е. между наполеоновскими войнами и началом царствования королевы Виктории, контраст был еще более разительным. Старейшая демократия Европы, никогда не переживавшая ужасов иностранного вторжения, отличалась в ту пору, по словам Сэра Джеймса Стефена, «самым нелепым, самом безответственным и самым жестоким законодательством, которое когда-либо позорило цивилизованную страну».