Вдохновителем и мотором рок–группы был старшеклассник Винеров, Винер. Винер сидел на сцене на каком–то ящике и, беззвучно перебирая пальцами левой руки по грифу положенной на колено гитары, правой записывал что–то в тетрадку. При этом Винер хмурился.
— Для меня партию баса записывает, — гордым шепотом пояснил Капа. — Я раньше на ударных сидел, а теперь Винер меня на баса учит.
За ударной установкой — два барабана и прыгающие тарелочки — осваивался новый участник — настырный белобрысый парнишка. Отсутствие опыта компенсировалось у него азартом. Слушая краем уха, Винер время от времени морщился. В углу какая–то мрачная личность из старшего класса, зажав в зубах кусок провода, дымила паяльником возле самодельной звуковой колонки размером с комод.
— Винер, а Артист, оказывается, на фоно бацает, — сообщил Капа.
Не отрываясь, Винер кивнул. Митя заметил, что писал Винер не ноты, а какие–то цифровые значки: «3–3», «4–2» «4–3». Митя догадался, что значки заменяют не знающему музыкальной грамоты Капе ноты: третью струну зажать на третьем ладу, четвертую — на втором и так далее. Винер дописал до конца строчку, поднял голову и сунул тетрадку Капе.
— На, разучивай.
После этого он строго посмотрел на Митю.
— Правда можешь на фоно? — спросил он.
— Учили, — уклончиво ответил Митька.
— Маккартни, «Рэм» можешь? Там соло в конце… Та–та–трам-та… — напел Винер.
Митя сморщил лоб, вспоминая.
— А ноты есть? — спросил он.
— Нот нет, — сурово сказал Винер.
Он заранее знал, что разговор зайдет о нотах. Все хотели ноты. А нот не было. Сам Винер освоил гитару и другие инструменты самоучкой.
В это время мрачная личность сунула паяльник в банку из под кофе, выплюнул изо рта провод и сказал:
— Готово, Винер! Семьсот ватт.
Все оживились и потянулись к новому динамику. Винер отложил с колена гитару и подошел к другой, самодельной, подключенной к усилителю.
Помедлив, он плавно сбежал медиатором вниз по струнам. Столовая наполнилась мощной силы гитарным перебором. Звук выкатился через открытую дверь и разлился по пустым школьным коридорам.
Все зачарованно вслушивались в умолкающее эхо.
— Кайф, — выдохнул Капа.
— Сила! — одобрил ударник.
Даже то, что усилитель сильно искажал, а в конце возбудился и пронзительно засвистел, не могло испортить впечатления.
На скулах Винера заиграли желваки. Семьсот ватт! Это в самом деле сильно. Это серьезный шаг к настоящей группе, о которой страстно и упорно мечтал Винер. Было трудно, очень трудно! Не было денег на то, чтобы купить нормальные инструменты. Не было подготовленных музыкантов. Но Винер чувствовал, что не это было главное…
Нужен был соратник!.. Человек, который бы чувствовал музыку, как он, который бы жил роком… И все готов был бы отдать за достижение цели… Нужен был единомышленник. Потом они сочлись бы славой…
— Хорошо, Маккартни не можешь, — опять обратился он к Мите. — А что можешь?
— Ну… Чему учили. — Митя задумался. — Шуман, Лядов… Полонез Огинского… Но по нотам я могу разобрать то, что нужно.
Митя оглянулся и указал глазами на школьное пианино, стоявшее на сцене возле стены.
— Ясно, — мрачно сказал Винер. — Полонез Огинского… А остальное можешь разобрать… А знаешь, рок — это, прежде всего, кайф.
— Я слышал, — сказал Митя.
Они испытующе посмотрели друг на друга. И все поняли.
В глазах Винера Митя прочитал страсть, и озлобленность на музыкальную науку, которой его не позаботились обучить родители и которую он теперь по верхам постигает сам, и гордость, и волю, и упрямое желание несмотря ни на что добиться успеха, и враждебность ко всем, кто усомнится в его победе…
А в митиных глазах Винер прочитал недоумение и недоверие к его, Винера, самодеятельному уровню: и к значкам вместо нот, и к самодельным гитарам, и к искажающим усилителям. Митька в кинематографической жизни работал с разными оркестрами и группами; одни из них были хорошими, другие не очень; некоторых почти в глаза называли халтурщиками — но это всегда были высокопрофессиональные музыканты. И Митя не мог побороть в себе невольное снисхождение профессионала к любителю.
Митя понял, что в рок–группе он играть не сможет. Хотя бы потому, что в нем нет винеровской страсти.
Винер тоже это понял. Он пожал плечами и отвернулся.
Мы стали замечать, что Митя помрачнел… Им овладели какие–то неотвязные угрюмые мысли. Иногда за столом он вдруг застывал над тарелкой, с глазами, устремленными в пространство…