Наряду с этим основные системы идей западного марксизма обычно генерировали совершенно новые теоретические темы, оказавшие широкое воздействие на исторический материализм в целом. Эти концепции отличала радикальная новизна по сравнению с классическим наследием марксизма. Доказательством может служить тот факт, что в работах и Маркса (как молодого, так и зрелого), и его последователей из II Интернационала не содержится ничего похожего. Оптимальным критерием оценки этих нововведений может служить не их обоснованность или совместимость с основными принципами марксизма, а их оригинальность. Оговоримся, что критическая оценка достоинств каждого из них не входит в задачи настоящей работы. На данном этапе вполне будет достаточным выделить их наиболее характерные концептуальные отличия от предшествующих теоретических построений западного марксизма. Разумеется, учитывая узость рамок настоящей работы, их отбор будет носить до некоторой степени произвольный характер, и, конечно же, наш анализ ни в коем случае не претендует на полный охват проблем[4-15]. Тем не менее некоторые темы бесспорно выделяются в исследуемом нами конгломерате теорий. С них можно было бы начать отсчет того нового, что внес в теорию собственно западный марксизм.
В этом отношении прежде всего следует коснуться понятия «гегемония», предложенного Грамши. Происхождение самого термина уходит корнями в российское социалистическое движение, представители которого Плеханов и Аксельрод впервые ввели его в оборот во время дискуссий стратегического характера о руководстве рабочим классом грядущей революцией в России[4-16]. Грамши принял этот термин, но вложил в него совершенно новый для марксистского дискурса смысл. Он предназначался исключительно для осмысления политических структур власти капитала, чего не существовало в царской России. Отталкиваясь от мыслей Макиавелли о силе и обмане и незаметно перевернув их, Грамши сформулировал свою концепцию «гегемонии» для описания огромной силы и сложной организации буржуазного классового правления в Западной Европе, что воспрепятствовало повторению Октябрьской революции в развитых капиталистических странах континента. Система власти, основанная на гегемонии, определялась степенью согласия угнетаемых ею народных масс и соответственно уменьшением масштабов насилия, необходимого для их подавления. Контролирующим механизмом, обеспечившим получение согласия, служила разветвленная сеть институтов культуры — школа, церковь, пресса, партии и ассоциации. Они насаждали пассивное подчинение эксплуатируемых классов с помощью идеологий, сотканных из исторического прошлого и распространяемых группами интеллигенции, выражавшими интересы господствующего класса.
В свою очередь, господствующий класс либо взял этих интеллектуалов из предыдущих способов производства («традиционная интеллигенция»), либо взрастил в своих социальных рядах («органическая интеллигенция») как новую категорию. Буржуазное правление еще более укреплялось за счет лояльности неосновных классов — союзников, сплотившихся в единый социальный блок под руководством буржуазии.
На Западе гибкая и динамичная гегемония капитала по отношению к труду посредством этой стратифицированной структуры согласия представляла собой несравненно более сложную преграду для социалистического движения, чем ту, которую оно преодолело в России[4-17]. Экономические кризисы, в которых марксисты старшего поколения усматривали основной источник революции в эпоху капитализма, этот политический строй мог сдерживать и успешно преодолевать. Не могло быть и речи о фронтальной атаке пролетариата по российской модели. С этим политическим строем необходимо было вести затяжную и тяжелую «позиционную войну». Грамши, единственный среди мыслителей западного марксизма, пытался найти теоретическое объяснение основного исторического тупика, послужившего причиной возникновения самого западного марксизма и обусловившего его форму.
[4-15]
Можно заметить, что крупные концептуальные системы, в которых не предлагалось ничего радикально нового в смысле отхода от канонов ранней марксистской теории, были разработаны Делла Вольпе и Лукачем. В обоих случаях это было связано текстуальным следованием самому Марксу (хорошо это или плохо?). Обращение молодого Лукача к темам «отчуждения» и «овеществления» нельзя классифицировать как подлинное новаторство, как бы позднее ни использовались эти два понятия в западном марксизме, по той простой причине, что ими были наполнены ранние работы Маркса.
[4-16]
Эволюция и значение понятия «гегемония» будут более подробно рассматриваться в специальном очерке о Грамши в журнале New Left Review, готовящемся к публикации.
[4-17]
Более подробно эти позиции Грамши изложены в его «Тюремных тетрадях» (перевод на англ.). См. С. 5—14, 52—58, 229—239.