После возвращения в Ленинград весёлые концерты "психоделического рока", как их стали называть, продолжались. Вскоре Алексея снова арестовали. Врачи провели судебную экспертизу и с диагнозом "параноидальная форма шизофрении, бред творчества" его отправили в психушку. Инициатива подобных действий исходила от Хрущёва. Он на каком-то совещании заявил: "У нас инакомыслящих нет, есть только сумасшедшие". Этого было достаточно, чтобы упрятать половину протестантов в сумасшедшие дома.
Полгода Хвоста кололи инсулином, закатывая ему лошадиные дозы. Считалось, что его заодно лечат от наркомании. На отделении он встретил и своего друга, художника Юрия Галецкого. Они вместе даже сочинили новогодний сценарий, который был отвергнут главным врачом по причине "необаятельной" роли Снегурочки.
После больницы он пытался учиться в Театральном институте, ходил на курсы рисунка в Академию художеств. Он по-прежнему писал стихи и вполне прилично играл на гитаре.
В 1968 году Алексей уехал в Москву и там женился на Алисе Тиль. Жили они в Мерзляковском переулке. В Москве его образ жизни не изменился. Он не спешил устраиваться на работу, пел в молодёжных компаниях, в клубах и в мастерских художников свои анархические песни и скоро приобрёл не меньшую популярность, чем в Питере.
А работать мы не хотим никак, За работу нам не купить коньяк. Ну, а водку пить мы, эстеты, не хотим Вот потому и не работа-а-И-м.Семейная жизнь Хвоста не заладилась, и в 1974 году Алексей подал документы на выезд. Уже немало его друзей покинули страну, но всё же для отъезда надо было немало помыкаться по разным кабинетам. На оформление ушло три года. В конце концов, государство само упростило бюрократическую процедуру и "неисправимых" стали выпускать, а таких видных, как Солженицын, просто выдворять из страны. Три года Хвост ходил по инстанциям. За него вступился Пен-клуб, активно сражался за его выезд Юрий Ермолинский. В 1977 году долгожданное разрешение было получено.
В Вене Хвоста встретил художник Целков, а в Париже старый друг писатель Володя Марамзин.
В тех пор Лёша живёт в Париже. Некоторое время он возглавлял "Ассоциацию русских художников во Франции", вместе с Марамзиным выпускал журнал "Эхо".
Хвост в прекрасных отношениях со всеми художниками, но особенно близко сошёлся с Сергеем Есаяном, с которым подружился ещё в Москве. В посвящённых ему стихах он говрит:
Я — экспонат, а ты — источник света, Я наг рождён, ты дал мне китель, Одел в сукно, рядно. За милость эту Тебя люблю. Серёженька, навеки Я твой должник.Недавно они вместе ставили пьесу "На дне". Эта пьеса — исполненное самоиронии отражение жизни художников в сквоте. За годы эмиграции Хвостенко написал множество стихов и четыре пьесы: "Синдром Робинзона Крузо", "Ошибка смерти", "Иона" и "Подозритель". Для друзей он даже поставил два балета: "Лежит" и написанный вместе с Шемякиным "Эпиграф".
В России Хвостенко с группой "АукцЫон" записал два диска: "Чайник вина" и альбом песен на стихи Хлебникова.
Сейчас он стал особенно близок молодым питерским художникам "митькам". Они часто приезжают в сквот, читают Хвосту свои сочинения, показывают картины. Как я понял, дружбой с Хвостом они очень дорожат.
Алексей говорит, что с наркотиков он "соскочил" уже здесь в эмиграции. В 1989 году он перенёс операцию по поводу прободной язвы желудка с осложнением перитонита. Три месяца лежал в реанимации, похудел на пятнадцать килограммов.
Он продолжает работать в сквоте, так как мастерской за все годы у него так и не появилось. Как и денег.
Его вторая жена Римма Михайловна (до замужества Городинская) родила ему дочь Веру — сейчас девочке одиннадцать лет. Дочка Хвоста девочка нервная, вспыльчивая и независимая. Она бродит среди всеобщего бедлама, видит постоянное пьянство случайных людей, и тоска в её глазах никогда не проходит. Она любит быть рядом с отцом.
Как в таких условиях Алексей успевает что-то творить — уму непостижимо, но творит — пишет стихи, создаёт странные скульптуры, поёт свои песни. "Кто ты больше, — спросил я, — художник или поэт?"
— Для меня эти вещи неотделимы, — ответил Хвост.
Через год я снова оказался в сквоте. Когда я шагнул за калитку в железных воротах и увидел старых знакомых, сердце моё сладко замерло. Всю жизнь я проработал в медицине, но своей средой всегда считал людей искусства. В сквоте за это время мало что изменилось.
Лёша Хвостенко что-то мастерил из длинных обтёсанных палок. Над ним висел расписанный бронзовой краской плакат с надписью "Триумф", извещавший о том. Хвост готовился встречать своё пятидесятилетие. Ему помогал болгарин Юрек, которому Хвост с прошлого года задолжал. Юрек, не обращая на меня внимания, жалобно скулил: