Мой опыт подтверждал правильность такого решения. Все, что не требовало подобной унификации, надо и можно было оставить в компетенции составных частей вермахта. Уже по одному тому и для осуществления данного процесса они должны были сохранить свои специальные органы. Для этого я стремился укомплектовать подчиненные мне центральные инстанции наилучшими специалистами из всех составляющих вермахт видов вооруженных сил, которые могли обеспечить требующуюся надпартийность и отстаивание своих специфических интересов.
Первым новым «творением» явился центральный отдел по подбору персонала самого штаба, а также по обработке направляемых министру жалоб. Затем последовало создание абвера, задачи которого вполне закономерно расширялись в интересах всего вермахта. Отдел внутригерманских дел подразделялся на три подотдела:
а) внутриполитические вопросы (жалобы со стороны партий);
б) административные дела и вопросы;
в) служба обеспечения, забота об увольняемых в запас и отставку военнослужащих.
Из этого крупного отдела с его разнообразными функциями впоследствии образовалось управление общих дел ОКВ («малое военное министерство»).
Штаб военной экономики в 1937 г. пришлось расширить (это было связано с созданием инспекций по вооружению), и он превратился в управление военной экономики и вооружений.
Дальнейшие подробности интересны лишь постольку, поскольку постоянно приходилось резко противодействовать стремлению к саморасширению и включать в эту сферу все новые и новые области. Искушение делать это, как известно, всегда велико. <...>
* * *
Год 1936-й принес мне производство в генерал-лейтенанты. Он был до предела наполнен работой по созданию новых вооруженных сил. Этот год ознаменовался также и занятием ремилитаризованных западногерманских областей, на которое Пгглер решился всего за несколько дней до осуществления намеченных мер137. Акция эта являлась весьма рискованной, ибо опасность санкций со стороны Франции была чрезвычайно велика. Резкий протест западных держав вынудил Бломберга138 предложить Гитлеру отвести назад те единственные три батальона, которые уже перешли через Рейн и продвигались в направлении Ахен, Кайзерслаутерн и Саарбрюккен. В столицу Саара вступил 2-й батальон 17-го пехотного полка. Он строевым шагом промаршировал по центральной улице города в то самое время, когда на него уже были нацелены французские пушки. Гитлер приказал батальоны не отводить, а в случае вражеской атаки начать боевые действия, но только ни в косм разе не отступать.
Серьезнейшие опасения выдвинули и находившиеся в Лондоне три наших военных атташе139. Фрич и Бломберг снова сделали свои представления Гитлеру, но он отверг любое проявление слабости перед лицом угроз держав-победительниц. Министерство иностранных дел получило из Лондона ноту, требовавшую заверения германского правительства, что западнее Рейна нами не будет воздвигаться никаких крепостных укреплений. <...> В тот же день Бломберг (вопреки моему млению) вылетел в Бремен. Фюрер в отсутствие Бломберга приказал Фричу, Нейрату140 и мне немедленно явиться в имперскую канцелярию. В тот день я впервые (не считая моего первого представления ему вместе с другими генералами) стоял перед фюрером141. Он потребовал от Фрича и Нейрата, а под конец и от меня предложений насчет ответа западным державам. До этого момента я лишь молча слушал. В ответ на адресованный мне вопрос я предложил ответить так: пока мы никаких перманентных укреплений строить не будем. Мы можем спокойно сказать это, ибо технически такие меры все равно осуществимы лишь нс ранее чем через год. Фюрер выслушал меня спокойно, но ответил уклончиво: мол, мы изучим это требование, но пока таких намерений даже не рассматривали, ибо в настоящее время потребности в том не видим. Впрочем, никто лучше самих французов не знал, какую ни к чему не обязывающую нас оговорку мы ищем. Ведь строительство укреплений на Западе уже шло полным ходом, после того как оно было включено в долгосрочную программу, рассчитанную до 1950 г.142.
Нейрат получил соответствующее поручение, а Фрич и я были отпущены. Это была моя первая служебная встреча с Гитлером.
Напряжение постепенно спало: Гитлер свою опасную игру с огнем выиграл — он не взял на себя никаких обязательств, которые бы противоречили совету воешгых. Показал, что нервы у пего крепкие и он обладает политическим чутьем. Чего же удивляться, что наше уважение к нему возросло! <...>
О моей повседневной работе я здесь особенно распространяться нс буду. Ежедневно отправлялся на доклад к Бломбергу, ибо всегда надо было что-то обсудить. К фюреру я обычно являлся на доклад вечером и всегда один. Бломберг записывал в свой дневник решительно все, даже самые второстепешше вопросы, которые, по моему разумению, мог бы решить и сам, а Гитлера только информировать постфактум. На другой день мне приходилось просто-таки выуживать из Бломберга все требующие срочного решения вопросы, так как обычно в рассказах о своих беседах с Гитлером он был очень скуп на слова и информировал меня весьма скудно. Так как адъютант фюрера подполковник Хоссбах143 почти всегда присутствовал на этих беседах, мне нередко приходилось обращаться за информацией к нему. Он обещал позднее допускать меня на доклады к фюреру в качестве сопровождающего Бломберга, как это имело место при Рейхенау. Но Хоссбах отнесся к своему обещанию несерьезно144, да и Бломбергу это не очень-то нравилось. Я был от этих бесед по сути дела отстранен, а потому так и не получил возможности узнать Гитлера получше; впрочем, так же, как и он меня.
В осенних маневрах [1936 г.] я участвовал только как зритель, сопровождая Бломберга. Руководил ими Риттер фон Лееб145, а проходили они севернее Бад-Наухайма. Будучи в данном случае «бездельником», я наблюдал за «битвой» со стороны и наслаждался прекрасными ландшафтами той местности, по которой мы ежедневно проезжали на учения, а потом возвращались на свои квартиры в прелестном старинном замке, принадлежавшем сыну графа Цеппелина. <...>
Обычно же я сопровождал Бломберга во время его весьма частых посещений войск (которые он предпочитал совершать на самолете) очень редко, ибо кто-то должен был оставаться в «лавке». Страсть к перелетам и его личный самолет «Юнксрс-32» с бравым экипажем я тоже унаследовал от Бломберга.
О состоявшейся в тот год Берлинской олимпиаде могу сказать только то, что это были величайшие для Германии дни в глазах всего мира, который получил возможность узнать новый рейх и восхититься им.
Здесь, на стадионе, на трибуне для почетных гостей, в так называемом помещении для фюрера, Гитлер принял в свое время решение об активном участии германского вермахта (а особенно люфтваффе) в испанской гражданской войне146 на сторо-
нс Франко. Он сделал это после того, как транспортные самолеты с африканскими маврами — лейб-гвардией Франко — уже перелетели на территорию Испании. Именно тогда, в перерыве между спортивными соревнованиями на имперском стадионе в Берлине, он отдал приказ сформировать легион «Кондор». Первым главой германской военной миссии в Испании стал генерал Варлимонт (заместитель начальника штаба оперативного руководства вермахта — Йодля. — Прим. пер.).
Легион «Кондор» представлял собой основную часть всего воздушного флота, его дополняли соединения сухопутных и танковых войск. Началась непрерывная переброска военных материалов и боеприпасов. Общая стоимость германской военной помощи Франко составила более 1,5 млрд марок, которые в бюджете вермахта были отнесены за счет испанского долга. Личный состав задействованных в Испании частей люфтваффе в ходе военных действий многократно заменялся. Это помогало германским летчикам приобрести боевой опыт и использовать его в своих частях на родине. Это казалось тем более важным, что в боях в испанском небе участвовали добровольческие советские части.
В начале сентября 1936 г. мне довелось вторично побывать на имперском партийном съезде НСДАП. На сей раз я впервые присутствовал на нем в качестве официального гостя вместе с женой.