Иудео-христианская цивилизация, конечно, никогда не достигала такой теоретической высоты в полноте. Сам блаженный Августин признавал существование ангелов, а также, кажется, демонов, непоследовательно приписывая и им свободу воли. Люди на всех языках то и дело склоняли слова Дьявол, Сатана, Искуситель, Велиал и т.п., как если бы они на самом деле были манихеями или последователями Заратустры.
Вожди и священники всех народов так энергично проклинали Зло, что впору было в него поверить. Как будто и в самом деле существовал в мире Некто еще, кроме Бога, благого и непорочного, кто злоумышлял, направлял, подсказывал, завлекал, а то и споспешествовал в наших, не всегда благовидных, земных делах. На него, естественно, и обрушивалось все людское негодование:
"Поношение на Сатану в его греховных умыслах, и да будет он проклят ради мерзкой власти его. Поношение на всех духов этого сборища в их умыслах Велиаловых, и да будут они прокляты ради служения нечистоте. Воистину, они - община Тьмы... "
(Кумранские рукописи - "Устав Войны").
Вопреки всем декларациям идеологов о всесилии любви, зло в жизни формирует действительность с такой впечатляющей силой и живостью, что невольно зароняет в душу сомнение в августинианском монистическом принципе. Люди зачастую творят зло с такой силой убеждения, что возникает сомнение в самой их способности к добру. Злак зеленеющий вянет в свое время, а злому человеку сроки не установлены...
Почему так приятно читать "светлого" Льва Толстого? - Отчасти потому, что он эти сомнения успешно рассеивает ... А "мрачный" Ф.М. Достоевский их до подлинного ужаса сгущает.
Если злой герой Толстого, допустим наглый дуэлянт Долохов из "Войны и мира", в ходе изложения обнаруживает вдруг нежную душу, уязвленную бессердечием общества, и таким образом как бы обращается в потенциально доброго, то злой герой Достоевского, скажем, Федор Карамазов - отец, пребывает в своем злом состоянии, как естественно присущем, и даже бросает тень сомнения на самую возможность доброты в мире вообще и в человеческой натуре в частности:
"Знаете, благословенный отец, вы меня на натуральный-то вид не вызывайте, не рискуйте... Это я, чтобы вас охранить, предупреждаю."
Самый сильный (едва ли не любимый) герой Достоевского, Ставрогин в "Бесах", признается, что "канонически верует в Дьявола". И вся его "община Тьмы", от профессионального интригана Петра Верховенского до "жидка Лямшина" с "полячишками", "замышляя тщетное", рабски следует за ним "ради служения нечистоте".
Таким образом Достоевский, хотя и был христианином, наряду с признанием, так сказать, теории конечной победы добра в целом, верил также и в возможность полной победы зла в одной, отдельно взятой, душе. Чтобы остаться при этом вполне христианским писателем, как он сам это понимал, ему пришлось приуготовить такой зачумленной душе, порождению тьмы, неминуемую изоляцию и смерть, неотклонимое земное крушение.
Таков подразумеваемый смысл самоубийства Свидригайлова, а затем Ставрогина и Смердякова. Автор довел Смердякова до самоубийства, чтобы не быть вынужденным признать и описывать его земное торжество. Он следовал за Писанием:
"Делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю. Еще немного, и не станет нечестивого, посмотришь на его место, и нет его." (Псалмы, 36,9, 10.)
Поскольку его Смердяков был воплощением бездны небытия, наваждением, сыном тьмы, он и растворился в конце романа во тьме, как подобает ночному кошмару. От "банной мокроты" он произошел и в нее вернулся... Это очень последовательно... Но реалистично ли это?
"Еще немного, и не станет нечестивого..."? - Не потомки ли Смердякова расплодились как песок морской и унаследовали землю?
Похоже, писатель был оптимист, лакировщик действительности. Его социальное предвидение оказалось сильнее его убеждений. Оно не истребилось со временем, не рассеялось, а сгустилось, облеклось в плоть - "передовое мясо".
Но ... превратившись в живую плоть, когда наступил срок, приобрело и все сопутствующие свойства сознающей плоти, в том числе и способность к добру. Ибо живая, сознающая плоть, в отличие от литературной фикции, не предопределена своим бытием к чему-то одному, а одарена свободой воли, склоняющей и к злу, и к добру - таково определение жизни человеческой, таково условие существования души. Мы свободны интерпретировать этот опыт, как хотим. В пользу ли теории - против ли...