Таков он был, наш Левушка. Вдобавок он был влюблен. Я встретил его с нею как раз накануне того треклятого полета, о котором хочу рассказать. Левушка был в своей выдающейся куртке; куртка сияла, и сам он сиял. Свою спутницу представил мне с таким видом, словно хотел сказать: ну где ты видел еще таких девчат? И она его, видно, любила.
— Скажите, пожалуйста, — спрашивает у меня, — это очень опасно, что Левушка делает? Так я боюсь за него.
Но она не боялась. Он уже успел описать ей все в наилучшем виде. И потом в них обоих жила еще счастливая детская уверенность, что если вообще-то и бывают грустные истории на свете, то уж с ними ничего «такого» произойти не может.
— Вам боевое задание, — сказал я ей, — отпустите Левушку пораньше. Завтра серьезная работа.
Смеются оба.
Итак, Левушка был влюблен... Вы скажете: а тебе-то, собственно, какое дело, кто влюблен, а кто не влюблен? Отвечу: есть дело. Мне приходилось даже отменять полеты, когда я видел, что пилот не выспался, расстроен, взволнован. Ну, конечно, уважаемому испытателю не скажешь: сегодня, мол, не полетишь, потому что вчера с женой поругался. Но можно ведь сказать, что маслосистема требует отладки. В «Дневник летных испытаний» этого тоже не запишешь, но, верьте, много было бы у нас неприятностей, если б мы не старались следить за внутренней готовностью летчика к работе.
Полет у нас действительно намечался серьезный. Нужно было опробовать турбокомпрессор «ТКБ-3» — главную новинку на этой машине. Мы ведь продолжали повышать потолок. А на больших высотах не только человек задыхается без кислорода, но и мотор. Вот и приходилось нагнетать дополнительный воздух. Задача решалась остроумно: мы использовали выхлопные газы, которые прежде попросту выбрасывались в атмосферу. Выхлопа всех цилиндров включались в общий коллектор и вращали турбинку, турбинка вращала компрессор, и мы без затраты энергии получали дополнительную тягу. Понимаете?
На аэродром приехал в тот день главный конструктор. Сам уточнял задание, давал инструкции летчику. Мы точно наметили маршрут, задали высоту: три тысячи метров. Левушка слушал, отвечал односложно: «Да», «Есть», «Сделаю». Мне показалось, что он невнимателен. Провожая его к машине, я спросил:
— Когда вчера уснул?
— Рано... Ну что вы так смотрите? Ей-богу, рано! А вам моя невеста понравилась?
— Ты сейчас не об этом должен думать.
— Сдам машину, мы с ней распишемся, — сказал он.
А через четверть часа выбросился из самолета. Он вышел к аэродрому не там, где мы намечали, а со стороны станции. И ниже заданной высоты. Потом прямо над нами Левушка сбросил фонарь, аккуратно перевернул машину, прыгнул, раскрыл парашют. Действовал он, надо признать, спокойно и четко. Однако машина продолжала лететь. Он уж приземлился на поле, а она все летела, летела. И мотор работал, пока она не ткнулась в землю...
— Пожар! — сказал Левушка.
— Причина?
— Не знаю. Дым... Полна кабина дыма.
— Ну?
— Высоты у меня было мало.
— Ну?
— Прыгнул.
Он ничего не понял. Он просто перевернул машину и выпрыгнул. А она еще минуты три летела.
— Давление масла какое было? Исходный режим? Температура?
— Дым, — сказал он. — Черный дым. Полна кабина дыма.
Главный конструктор, ни слова не говоря, повернулся, уехал. Настроение у меня было... Ну, да что говорить, сам ведь пригласил этого человека. А он даже на приборную доску не взглянул. Он включил турбокомпрессор, и часть выхлопных газов попала в кабину (мы еще немало повозились потом с доводкой системы, пока добились полной герметичности). Так он, душа с него винтом, даже понять не пытался, откуда дым, — прыгнул! А она, бедная, еще минуты три летела!
— Что мне теперь будет? Что со мной сделают? — И еще почему-то раза три спросил: — Сдавать спецовку?
— Иди. Пиши объяснение, — сказал я.
А на проходной встречаю девушку, ту самую.
— Что с ним?!
— Не надо плакать. Цел ваш Левушка.
Я тогда даже не удивился, что она оказалась там. После сообразил: вот почему он сменил маршрут. Он пригласил ее на станцию: увидишь, мол, чем твой милый занят. Потому и высоту снизил. Но вы не думайте, пожалуйста, что высота тут сыграла существенную роль или тем более маршрут. Просто у него вдобавок ко всему голова не тем была забита во время сложного полета. Главное же, он не был летчиком-испытателем. Испытатель умеет, идя в полет, все земное оставлять земле. А этот с собой тянул, в небо.
Он ведь, повторяю, четко действовал, четко и вполне логично для простого строевого пилота. В кабине дым — значит, на самолете огонь, значит, пожар в воздухе, значит, надо прыгать; сработал простейший рефлекс. А для настоящего испытателя формула «нет дыма без огня» не закон. Он знает, что дым еще не обязательно огонь, а огонь не обязательно пожар.