Во всяком случае, это требует проверки. У него сработал бы другой простой рефлекс: раз твое действие привело к неприятности — переиграй обратно. Раз после включения «ТКБ-3» появился дым — выключи «ТКБ-3». Это профессиональное, как дважды два; испытатель поступил бы так, не думая. А Левушка наш при всей его храбрости испытателем не был. И такая вышла чушь! Помирать буду, не забуду.
— ...Скажите, а дальше что было с этим Левушкой?
— Дальше что? Говорили, женился он на ней. У нас больше не работал.
Рассказ о хладнокровном пилоте
— Вы Шиянова знаете, Георгия Михайловича? Вот уж кто умел земное оставлять земле. Удивительного спокойствия человек! Надо было видеть, как он отдыхал перед полетом: сядет в глубоком кресле, глаза закроет, мускулы расслабит... Помню, я спросил у него как-то, пойдет он или не пойдет на «Дядю Ваню».
— Нет, дорогой, — отвечает, — не пойду.
— Хорошая вещь... Добронравов играет.
— У меня, видишь ли, трудная сейчас машина.
— Ну и что?
— Тяжелых спектаклей лучше избегать. Все-таки зазубрина на психике.
А сам могучий мужик. Ручищи атлета, шея борца, грудь боксера. Он и был смолоду боксером, и акробатом, и, кажется, тяжелоатлетом. Сам мне как-то рассказывал, что на высоте 7200 метров побывал впервые еще летом 1931 года (то есть раньше всех других летчиков) — участвовал в восхождении на Памир. Сильный, абсолютно здоровый, хорошо тренированный спортсмен. И следил за собой, как спортсмен, твердо решивший стать чемпионом: я не помню случая, чтобы он лег спать позже одиннадцати часов... Словом, такому человеку я спокойно мог доверить нашу последнюю высотную машину. А она, по идее, должна была работать уже на высоте 14 тысяч метров.
Первый наш самолет с герметической кабиной... Когда он поднимался на высоту 14 тысяч метров, давление в кабине соответствовало высоте 7—8 тысяч. Не стану вам рассказывать, как мы этого добивались, поверьте на слово: работа была сложная. Однажды перед самым началом испытаний мы проверяли в ангаре герметичность. Ведущий конструктор сел в кабину, закрыл фонарь и «полетел» — включил давление. Сидит, следит за ртутным манометром, записывает показания расходомера... и вдруг — взрыв. Стекло разлетелось, конструктор оказался в атмосфере ангара. Бледный сидит. «Надо будет учесть, — говорит. — Надо обязательно учесть: стекло обычного типа теряет прочность».
Как на грех, Шиянов был в это время в ангаре. Я осторожно поглядываю на него сбоку: как он? Хуже нет, когда испытатель увидит такое. Хорошо ведь, на земле взрыв, а если б в полете?.. Смотрю на Шиянова — молчит. Лицо как будто спокойное. Помните его профиль? Выпуклый широкий лоб, прямой короткий нос, резко очерченный квадратный подбородок, свидетельствующий, как пишут в романах, о сильной воле. Я, когда слышу слова «джеклондоновский герой», всегда вспоминаю лицо Шиянова: у него и глаза синие. Спереди-то на него смотреть — Георгий Михайлович не таков. Лицо кажется мягче, круглее, и подбородок, пожалуй, тяжеловат, а в центре его — добродушнейшая ямочка. Но, может, только мне так кажется.
Ничего он тогда не сказал. Молчал, слушал спокойно наши споры, потом и сам принял участие в обсуждении, сказал, что фонарь надо, конечно, усилить, но летную программу менять не следует. Все, что намечали, он выполнит. Хладнокровный был летчик... Он сейчас, как вам известно, стал Героем Советского Союза, получил звание Заслуженного летчика-испытателя страны. Для меня это не было неожиданностью.
Расскажу об одном лишь эпизоде его работы, об одной несостоявшейся катастрофе, чтобы вам стало ясно, что такое хладнокровие летчика. У него на высоте 11 тысяч метров вдруг резко упало давление масла. Он вовремя заметил это и, как положено, убрал обороты. Прекратил подъем. Начал осторожно проверять, в чем дело, но тут давление ушло на ноль. Он выключил зажигание и пошел к земле. Все время ждал беды, потому что знал; масла в моторе нет, подшипники перегреются без смазки — и тогда пожар. А вы знаете, что такое пожар, настоящий пожар в воздухе? Человека может разорвать на куски в любую минуту. Но он даже не подумал бросить машину: внизу были дома, люди — она бы такого наворотила! На высоте полутора тысяч услышал страшный удар. Машину встряхнуло, кабину заволокло дымом. Он защитил лицо маской и продолжал снижаться.
А мы с земли видим: через лес перетягивает горящий самолет. С правой стороны вырывается пламя, позади — черный дым. Двигатель молчит. Мы схватили машину — и к нему навстречу. Самолет сел, летчик выскочил из кабины, отошел в сторону и начал снимать парашют. Я подбегаю к нему.