— Да как же это? — прошептал господин пристав, который все шесть имен, пишущихся с ятем, помнил назубок. Даже Елисея помнил, будь он неладен. — Не может образованный человек таких простых вещей не знать. Даже если он реальное училище закончил. Только если самоучка… Или если язык не родной…
— Шпиён это аглицкий, — уверенно сказал Матвей Ильин, — как тот Генрих, который по городу с фотоаппаратом бегает. Богом клянусь, шпиён! И город тоже он поджег.
— Вор это! — уверенно сказал пристав, в упор глядя на филера, съежившегося под его суровым взглядом. — Поджигатель и вор! И чтобы ни слова никому!
Николай Дмитриевич откинулся на спинку стула. Отдать это дело жандармам? Да черта с два! Надо написать подробнейший доклад, пока сам господин Лохвицкий здесь. Может этот тип и, правда, английский шпион, который сжег губернский город. Тогда с этим делом можно взлететь на самое небо. И чин надворного советника, наконец, получить! Главное, шею себе по дороге не сломать. Жандармы бывают весьма ревнивы, когда кто-то в их огород лезет. Тут надо тонко все сделать, и написать правильно. Так мол, и так, взял банду поджигателей и воров. А что они шпионами оказались — о том он знать не мог, но геройство при задержании проявил, пока губернская жандармерия спала в хомуте. Да! За это как минимум Анну дадут, не Станислава даже!
— Сейчас возьмем десяток городовых, — сказал Николай Дмитриевич, — и схватим этого голубчика. А ты не уходи, покажешь, где он сейчас обретается.
Ответ филера спустил господина пристава по следственным делам на землю, разрушив все его сладостные мечты.
— А он пропал! — понурился Матвей Ильин. — Я пока приглядывался к нему, он и делся куда-то без следа. Словно в воду провалился, вашвысокобродь!
Глава 7
— Семен, Семен, просыпайся!
Уже под самое утро меня растолкал Ефим. На улице шел мелкий, совсем не летний дождик, завывал ветер. Сибирь-матушка во всей красе — июль, а погода вдруг, как в октябре. Хорошо, что есть шинель. Некстати вспомнился знаменитый стих. «…четыре года — мать без сына. Бери шинель — пошли домой». Где мой дом? И как там моя мама, которую я оставил в далеком будущем? Я попытался заставить себя не думать о семье, о родственниках, резко сел:
— Что тебе?
Ефим испуганно отпрянул, принюхался. Потом хмыкнул:
— Пили вчерась?
В голове у меня стучал молот под названием «похмелье». Под конец разговора Выкрест вытащил бутылку самогона, заткнутую тряпкой. Чаек был отставлен прочь, появились железные рюмки. Борис решил «разговорить» меня с помощью сивухи. Но я был уже ученый Северским и Наумовым — изобразил, что быстро опьянел, на третьей рюмке закрыл глаза, начал похрапывать. Разочарованный Трынпуль остался ни с чем, позвал возчиков отвести меня в сарай спать.
— Когти надо рвать!
Тут я окончательно проснулся.
— Это почему же?
— Подслушал я разговорчик один. Под телегой лежал, заснуть все никак не мог — семью поминал…
Прямо, как я сейчас. Выходит мы с Ефимом оба «погорельцы». Просто по-разному.
— И вот подходит Боря к Ираклию, а там Степан, значица, подваливает. И начинают шептаться насчет тебя.
Севастьянов сел рядом на мешок с соломой, наклонился к моему уху:
— В Качуге ждут телеграмму от Оченковского. Что с тобой делать… А ежели там приказ тебя убить сразу, не дожидаясь? И меня заодно.
Я выругался про себя. Потом еще матом. Помогло. «Дружи с нами фершал, будешь всегда сыт, пьян и с деньгами», «сделаем из тебя человека»… Ага, сделаем из тебя труп. И кому только поверил!
— Так уж такое в телеграммах и пишут! — все-таки усомнился я.
— Особливым кодом сообщают, — отмахнулся Ефим, продолжил. — Обычное дело. А ешо у этого Степана какой-то ценный груз с собой. В рогожке завернут. Давно заметил, как сторожатся. Давай подломим его и тикать?
— Куда тикать то⁇
— Обратно нам путь закрыт, в Иркутске Оченковский, — Севастьянов тяжело вздохнул. — До Лены мы не дойдем, вот крест тебе целую — ентот ирод сживет нас со свету до прихода. Значица, надо идти к Байкалу. Там сядем на параходу, что вверх идет до Посольска или еше куды…
— Я обещал дойти до Усть-Кута. И передать под роспись аптечку и опечатанную коробку с лекарствами для окружного врача Смирнова.