ИОСИФ. Я знаю, что Он не позволил бы мне остаться на дне.
Братья поворачивают Иосифа спиной к измаильтянину и заботливо ободряют его. Надевают на него разноцветный плащ и аккуратно расправляют. Гад поворачивает Иосифа, так, что он предстает перед измаильтянином.
ГАД. Погляди на него. Ты найдешь, что он здрав плотью и духом.
ИОСИФ (отшатывается). Кто этот человек?
ДАН. Твой новый хозяин.
ИОСИФ (внезапно меняет повадки и тон. Вкрадчиво, измаильтянину). За сколько они пытаются меня продать?
ИЗМАИЛЬТЯНИН. За сорок сребренников.
ИОСИФ. Они грабят тебя. Я — всего лишь мешок костей и нежной белой плоти. Нежнее цыпленка. Пощупай мышцы. Я ни на что не гожусь.
ИЗМАИЛЬТЯНИН. Не пережимай. Я и в самом деле не хочу тебя покупать.
ГАД. Послушай, работорговец, он — ценное приобретение. (Снимает плащ с плеч Иосифа и передает измаильтянину, который опытной рукой щупает его). Видел ли ты, чтобы такой красивый плащ был на обычном человеке? Разве это не доказывает его ценность?
ИЗМАИЛЬТЯНИН. Если уж ты так говоришь, и если плащ входит в цену…
ДАН (выхватывает плащ из рук измаильтянина). Что?! С плащом? Конечно, нет. За кого ты нас принимаешь?
ИЗМАИЛЬТЯНИН. А чего он стоит без плаща? Кончено дело.
Собирается уходить. Двое братьев тянут его назад.
ГАД. Хорошо, хорошо — он твой за тридцать сребренников. Но без плаща.
ИОСИФ. Один день работы в поле убьет меня. Так-то ты вкладываешь деньги?
ГАД. Сговоримся. Двадцать — и он твой. Но двадцать — это предел.
ИОСИФ (пока измаильтянин щупает его руки и плечи). Как цыпленок. Я не стою того, чтобы меня покупать.
ИЗМАИЛЬТЯНИН (достает маленький деревянный инструмент из кармана, открывает рот Иосифа и изучает зубы). Беру. Слабый я человек — скупаю всякую дрянь, потому что сделка есть сделка. (Швыряет Завулону мешочек с монетами).
ИОСИФ. Братья, за что вы так меня ненавидите?
ГАД. Если человеку снятся сны, он должен держать их при себе, чтобы они никому не вредили.
ИЗМАИЛЬТЯНИН (деловито сковывает запястья Иосифа, к наручникам привязан шнур, за который он собирается увести Иосифа). Пошли, ценное приобретение. Отправляемся путешествовать.
ИОСИФ (вырывается от него и бежит к братьям). Во имя Иеговы, не продавайте меня в рабство!
ИЗМАИЛЬТЯНИН (настигает Иосифа и с той же деловитостью ударяет его кнутом по спине). Нет уж, хватит!
ИОСИФ. Если еще раз тронешь, убью.
ИЗМАИЛЬТЯНИН (спокойно). Шагай. (Они движутся туда, откуда доносится свист кнутов). Жизнь раба не так уж плоха — когда привыкнешь.
ИОСИФ. Пусть падет на тебя проклятие Иеговы — и на моих братьев.
Иосиф с измаильтянином удаляются. Рувима отпускают. Долгая тишина. Завулон отдает серебро Гаду.
РУВИМ (вытягивает плащ из рук Дана и держит его на весу). Что мы наделали, братья? Мы продали плоть свою.
ГАД. Я продал его не ради денег. (Бросает мешок с деньгами в колодец). Теперь мы избавились от его безумных снов.
Освещение гаснет, очень быстро, его сменяет густой сине-зеленый свет. В этом свете все братья, кроме Рувима, уходят, забирая с собой все, что следует убрать со сцены.
Действие продолжается без перерыва, луч света выхватывает Рувима-рассказчика. Он отходит к краю сцены с разноцветным плащом в руках и говорит, обращаясь к публике.
РУВИМ. Мы забрызгали разноцветный плащ кровью — кровью трехмесячного ягненка, которого убил Асир. Мы принесли плащ домой к Иакову, нашему отцу, и сказали ему, что какой-то хищный зверь растерзал Иосифа. Отец разорвал свои одежды и надел вретище. Он не хотел утешиться. Слезами омывал он разноцветную одежду.
Что до Иосифа, вскоре после того, как караван достиг Египта, измаильтянин продал его. Вообще-то Иосифа продавали много, много, много раз. Он был неудобным рабом — сравнивал, критиковал, предлагал изменения, и так, что его хозяева выглядели не слишком умными. Иосифа продавали, и перепродавали, и снова продавали, и снова, лишь бы от него избавиться. Сколько побоев он получил — не сосчитать, но так и не хотел понять прямую связь между своим языком и своей спиной: когда он открывал рот, чтобы с обычным своим видом превосходства начать критику, побои были неизбежным результатом.
Через три года после того, как мои братья и я продали его измаильтянину, он был перепродан в дом Потифара, первого советника фараона. И снова, поспорив с надсмотрщиком, он был брошен в темницу и прикован к этому столбу.