Потом усатый дежурный по части повел нас к орудиям и показал их вблизи, не разрешил только ничего трогать руками.
За воротами старшина подарил нам по звездочке, «На память», — сказал.
Теперь эта облупившаяся звездочка вместе с реликвиями моей армейской службы перешла во владение сына.
ПРО ЮНУСА-ГЛУХОГО И КЛАД
Ну какое же детство или рассказ о нем без клада, верно?..
— Кисля-пресня маляко-о! — вместе с утренним ветерком в открытые окна домов врывался хриплый голос Юнуса-глухого. — Кому кисля-пресня маляко-о?
Из калиток выглядывали смуглые и румяные хозяйки в атласных и ситцевых платьях, подростки, малыши. С кастрюлями, банками, чашками-косами…
Торопились навстречу. Иногда за хозяевами семенили псы. Лохматые и гладкие, разношерстные, с ушами острыми, обрубленными и длинными.
Для них Юнус-глухой был «свой». Они никогда не гавкали на него. Подходили, обнюхивали — здоровались.
Глухоманной жил неподалеку от кожевенного завода в саманном домике. Держал огромную лобастую корову и продавал молоко и простоквашу.
Руки Юнуса-глухого пахли молоком и сеном.
На вечно небритом подбородке молочника торчали пучками волосы, точно колючки. А глаза были похожи на коровьи. Темные, влажные и грустные.
Мы, мальчишки, считали Юнуса-глухого личностью загадочной, таинственной. И для того имелись основания.
Жил он сам по себе, замкнуто. Ни родичей, ни друзей-приятелей. А тут еще кто-то пустил слух: этот Юнус-глухой, мол, только притворяется бедным да несчастным. На самом же деле он скряга. И во дворе у него зарыт сундук с золотом, дорогими вещами. Называлось даже точное местонахождение скрываемых ценностей: под старым грушевым деревом.
Кто не мечтал в детстве найти клад? Для чего? Известное дело: купить сколько угодно мороженого или съездить в гости к индейцам…
Двор богача Юнуса был огорожен плохо. Через провал в низком, осевшем дувале свободно проходили соседские овцы, козы, запросто гуляли по двору, щипая бедную зелень.
Лазили и мальчишки. Играли в «чилляк» — азиатская разновидность русского «чижика». Никого Юнус-глухой не прогонял. Наоборот, когда отыскивалось свободное время, стоял в сторонке и с каким-то странным для взрослого интересом наблюдал за игрой. Может, наши игры напоминали ему его детство?
Этого никто не мог знать.
Как-то вечером Акрам вдруг сказал:
— Клад — это здорово! Но чужое брать нельзя.
— Может, Юнус-глухой закопал, а после о нем вовсе и забыл, — с надеждой предположил я.
— Вот и хорошо, — подхватил Рахмат. — Ему все равно не нужен никакой клад. Пусть себе торгует молоком.
Интересно, что там спрятано, в этом зарытом сундуке?
Жгучее детское любопытство явно пересиливало наши представления о том, что можно и чего нельзя… Словом, мы подгадали, когда Юнус-глухой отправится в очередной раз разносить молоко, и, притащив с собой лопату, принялись, пыхтя от спешки и напряжения, рыть по очереди вокруг груши.
Ладони наши сразу взбухли мозолями: земля была сухой, неподатливой. Старались в основном мы с Акрамом. Рахмат же деловито поплевывал в горсти, приплясывал вокруг нас и лихорадочно подгонял:
— Поднажмите, ребята! Еще, еще…
Когда земля была хорошенько взрыхлена, Акрам с досадой швырнул лопату.
— Вранье все, нет никакого клада!
— Э-э, может, он зарыт под другим деревом?.. — теперь Рахмат схватил лопату и принялся долбить землю под черешней.
Увы, под черешней тоже не ждала нас пиратская удача.
Но клад, клад! Одна мысль о нем разжигала воображение, заставляла до крови натирать ладони.
Мы вскопали и под урючиной, и под орешиной, но вожделенного сундука с драгоценностями, словно в издевку, нигде не оказалось.
Сердитые и до изнеможения уставшие, мы расселись в тени под виноградником и тут… со скрежетом распахнулась калитка.
Показался с коромыслом и пустыми ведрами хозяин.
Мы привстали и плюхнулись обратно. Бежать было бессмысленно. Все равно обнаружены, остается лишь ждать законного возмездия.
Хозяин с подозрением посмотрел на непрошеных гостей, потом растерянно окинул взором двор. Вдруг легкая улыбка скользнула по утомленному его лицу.
Мы недоуменно переглянулись. Отчего он не кричит, не возмущается, не замахивается тяжелым коромыслом?..
Юнус-глухой меж тем прошел в глубь двора. Поставил коромысло и ведра возле загончика с коровой и только тогда подсел к нам. Мы на всякий случай отодвинулись.