— Стой, стой! Кому говорят! — в отчаянье завопил Мирхай.
Секунда, другая… Скрежет, удар, тяжелый всплеск — и машину поглотили прожорливые волны.
Мирхай еще долго стоял на высоком откосе и смотрел на большие радужные пузыри.
Потом он громко захохотал. А потом поймал такси и с горя (а может, все же от счастья?!) укатил в ресторан.
Поди пойми сердце человека.
КАК МЫ ПОПАЛИ В «ПЛЕН»
За городом шелестела речка. Неширокая, метров пяти, она петляла вдоль шоссейной дороги, домишек, огородов, садов. Несла в знойные полдни прохладу и жизнь всему, что растет.
Вдоль речки скрипели чигири — наши азиатские водяные колеса. Жестяными банками они, вращаемые водой, черпали ее и подавали по желобам в сады и огороды. Точно такие же чигири, но игрушечные, мы, мальчишки, мастерили весной и ставили по арыкам.
Крутится-вертится водяное колесо, роняя обратно звонкие крупные капли. «Шивирт-шивирт» — напевает вода. Интересно! Чем не «вечный двигатель»…
Оставались позади дома пригорода, и речка устремлялась на простор. Уже заметно разлившаяся, полноводная. Вокруг простирались поля и холмы, рыжие, выгоревшие под нещадными огнеметными стрелами солнца.
Здесь у нас, мальчишек, было свое излюбленное место.
Во-первых, есть где вволю поплавать, во-вторых, на противоположном берегу находилась воинская часть.
Вот она-то больше всего нас, видимо, и привлекала.
Издалека мы видели солдат. Рослые, плечистые, они споро расчехляли стволы пушек. Что-то поворачивали, открывали, закрывали. Подносили огромные медные гильзы, грозные даже отсюда. Пушки послушно подымали и опускали зеленые длинные стволы.
— Учатся, — говорил Акрам. — Мы тоже пойдем в армию и так будем учиться. — Он уже забыл, что когда-то мечтал стать милиционером.
Иногда солдаты, раздевшись до пояса, натягивали сетку меж двух столбов и играли в волейбол. Раздавались азартные возгласы под стать звонким ударам мяча. Были видны их плечи, загоревшие до цвета нашего азиатского суглинка, взмахи мускулистых рук. Гипсовые изваяния спортсменов, заполнявшие тогда парки, по сравнению с ними пустяк, ерунда.
После игры солдаты спускались к реке, но почему-то не купались, а обтирались водой до пояса.
Самые веселые кричали нам:
— Ну как, пацаны, жизнь на гражданке?
Мы не понимали, что такое «гражданка», но охотно откликались.
— Во! — Рахмат поднимал большой палец.
— Так держать!
Запретное всегда остро заманчиво — так уж устроен особый мир детства.
Акрам как-то сказал деловито:
— Надо переплыть на тот берег. Посмотрим пушки.
— Там же часовой, — предостерег я. — Вон ходит с автоматом.
— Еще стеганет очередью, — Рахмат округлил глаза и завопил: — Тра-та-та-та!
— Чего раскричался? — буркнул Акрам. — Мы же незаметно, как разведчики. — И он тут же поставил вопрос ребром: — Кто не со мной, тот трус!
Трусом быть никто не хотел.
И мы втроем разом ушли под воду. Осторожно, стараясь лишний раз не плеснуть, выплыли у другого берега.
— Не поднимайте головы, ползите за мной, — шептал Акрам, добровольно возложив на себя командирские обязанности.
— Ой, живот проколол колючкой, — застонал Рахмат.
— Отстань, уйди в укрытие. — Акрам указал на выемку в откосе. Бедняга Рахмат, однако, не пожелал «уходить с поля боя» и терпеливо полз за нами.
Показалась первая пушка с огромным стволом, нацеленным в небо. Рядом с ней аккуратно сложены какие-то зеленые ящики с черными номерами. Ноздри щекотала пыль. Очень хотелось чихнуть. И тут перед нашими шмыгающими носами неожиданно выросли сапоги. Кирзовые. Густо пахнущие ваксой.
В тишине, словно гром, прогрохотал бас:
— Ага, поймались, бесенята! А ну встать…
Мы поднялись. Коленки так и дрожали от страха. Что теперь будет с нами? Руки почему-то сами потянулись вверх, очевидно, «сработали» кино и книжки.
— Отставить, — голос солдата странно дрогнул. — Марш вперед!
Мы побрели цепочкой — Акрам, Рахмат и я. Конвоир сзади.
Пушки (нам было уже не до них) остались слева. Впереди — приземистое одноэтажное здание с крохотными окошечками. К нему нас и вели.
По пути встретился другой солдат. В галифе и в белой куртке. На голове белоснежный колпак. В руках таз, полный капусты. Видимо, повар.
— Амельченко! — толстые губы его растянулись в широченную улыбку. — Никак шпиёнов поймал?
— Их самых, — ответил Амельченко. — В комендатуру веду. На допрос.
На крыльце одноэтажного здания внушительно возвышался дядька с пышными пшеничными усами. На ремне его висела кобура с пистолетом. Погоны перечеркнуты продольными желтыми полосками.