– Что, простите?
– Сюрреализм.
– Это к делу не относится.
– Да как хотите. Потом зажегся свет. Яркий, после темноты показался ослепительным. Тут Артур заметил, что Лидии нет. Звать ее начал… – Филипп тяжело вздохнул. – Кто бы мог подумать, что она… что ее больше никогда не будет с нами.
Лямзин достал сигарету, и Филипп жадно сглотнул.
– Курите? Берите.
Он протянул пачку, и Филипп с благодарностью вынул сигарету.
– Бросил недавно. Сердце стало давать о себе знать. Но сейчас не могу, до того затянуться хочется, что кажется, еще немного, и сознание потеряю. И ведь знаете, я был уверен, что она в гостиной, не видел, чтоб выходила. Как-то все нелепо произошло, вроде бы только что разговаривала, смеялась, а потом вдруг появляется этот мальчишка – разносчик пиццы и говорит, что во дворе мертвая женщина.
– Где он?
Филипп махнул рукой, подзывая паренька жестом. Тот подошел и, шмыгнув носом, потер его кулаком.
– Тебя как зовут?
– Остап.
– Остап, ты как здесь очутился?
– Так пиццу принес. Заказ. – Парень беспомощно захлопал рыжими ресницами. – Подошел к воротам, хотел позвонить, калитку толкнул – а она не заперта…
Он замолчал, и Лямзин нетерпеливо подогнал его:
– Ну?!
– И… и все.
– Что – все? Ты чего мне голову морочишь, Остап? Рассказывай дальше давай.
Мальчишка часто заморгал, стараясь сдержать слезы, но они все равно предательски заполнили глаза, грозя вот-вот пролиться. Он исподтишка бросил быстрый взгляд на Аманду и ловко, одним движением, смахнул их с глаз.
– Я вошел в приоткрытую калитку – просто толкнул ее плечом: руки-то заняты были коробками с пиццей, и пошел по тропинке. И тут – сильный порыв ветра. Я ускорил шаг, подумал, что сейчас снова хлынет дождь… – Он запнулся, будто не в силах произнести последние слова.
– И?
– Там развилка, возле куста сирени, и я остановился, решая, по какой тропинке лучше пойти. Тут молния как раз сверкнула. Наверное, я в ее свете неправильно расстояние оценил, мне показалось, что по левой дорожке к дому короче подойти. И вот, когда я подошел к тому валуну, – он головой мотнул в сторону лежащего тела, – вдруг из окна что-то полетело.
– Ты сразу понял, что упал человек?
– Ничего я не понял. Темно было, и ветки дерева мешали рассмотреть, что там. Машинально подошел глянуть, тут опять вспышка молнии… а у нее глаза открыты и… кровь… на валуне.
Он замолчал, видимо переживая все заново, и судорожно сглотнул.
– Дальше?
– Не помню. Кажется, я бросился бежать, поскользнулся на траве, коробки из рук выронил. Там лужа в низине дождем налилась, в нее все и упало.
– Покажи, откуда и куда ты шел?
– Вот так, – парень повел рукой, показывая путь.
– Сомнений в том, что женщина мертва, у тебя не возникло? А вдруг она была еще жива?
– Нет. Говорю же, у нее глаза были открыты и взгляд мертвый, в небо. И еще шея неестественно вывернута.
– Что было потом?
– Не помню.
– Ну как же не помните, – влез в разговор Филипп, – вы же в дверь входную принялись колотить ногами!
– Да. Я стучал. Но меня такая паника охватила, я совершенно не знал, что делать. Сначала, кажется, к выходу с перепугу кинулся, потом вспомнил, что заказ не довез и без росписи в квитанции мне на работу нельзя, и вернулся. А какая квитанция – пицца-то испорчена. Потом подумал, что должен что-то сделать, милицию, что ли, вызвать… Кинулся к дому. Стал стучать.
– Ногами, – уточнил Филипп.
– Да, ногами! Потому что руками у меня не получилось достучаться. Вы не слышали!
– Там звонок есть.
– Я его не увидел. – Парнишка угрюмо насупился и замолчал.
– Ладно, хорошо. Успокойся, – как можно мягче сказал Лямзин. – Будь пока здесь, сейчас пойдем в дом.
Он пошел к собиравшейся уезжать опергруппе, на полпути повернулся и крикнул:
– Никуда не расходимся! Сейчас буду брать свидетельские показания.
– Да догадались уже, грамотные все, – прошипела Валерия.
Филипп повернулся и внимательно посмотрел на нее.
– Откуда такая просвещенность, мадам, неужели к детективам пристрастились?
– Ах, оставьте, и без вас тошно.
Мара сидела на одном из валунов, вытянув вперед ноги и свесив по бокам руки, что делало ее похожей на большую тряпичную куклу. Она смотрела рассеянно, вряд ли понимая, что происходит вокруг, но при словах Валерии глаза ее вдруг прояснились. Она подобрала ноги, согнув их в коленях, выпрямила спину и истерично заорала, жестикулируя и всплескивая руками: