— Обожди. Я тебе слова не давал.
— Пускай говорит! — загудели со скамей. — Какое твое дело!..
Председатель сел и виновато взглянул на Дементьева.
— Родные мои, — продолжал Анисим. — Спасибо вам всем за ваше доброе дело, вот, при начальнике из района, спасибо вам всем за избу. До сих пор не понять мне, как свершилось такое чудо, до сих пор ровно во сне, родные мои… — Голос его задрожал.
— Ну, все? — спросил председатель.
— Старуху бог прибрал, сынов враг побил — куда бы делся я без вас, мои родные? И стали вы все мне заместо сынов и дочерей. Так на что же вы меня, старика, стали теперь обижать? Аль нехорош стал? — И он заплакал.
Он стоял молча, слезы извилисто текли по его щекам. А люди смотрели на него.
— Все? — снова спросил председатель.
— Нет, не все. Вот вы сейчас говорите, как хлебушка побольше вырастить. А меня и не позвали. А я, родные мои, семьдесят лет в крестьянстве. Я ее, землю нашу матушку, душой понимаю. Вы не глядите, что старый. Или я сеять не смогу, или еще что? Впишите меня в какую ни на есть бригаду.
— Осенью предлагали, сам не захотел, — сказал председатель.
— Так ведь, Павел Кириллович, я тогда вовсе негодный был. Сами знаете, ревматизма заела. А теперь дело другое, теперь я на солнышке отогрелся. Я намедни вот этакую колодину до избы доволок — и хоть бы что! А если вы насчет трудодней боитесь, так и не ставьте их вовсе. Припишите меня или к Дарье, или к Марии Тихоновне, коли возьмет, а на перевозе я тоже останусь, много ли на перевозе летом ездят…
— Все? — нерешительно спросил председатель.
Анисим надел ушанку и пошел.
— Запиши его ко мне, — сказала Мария Тихоновна. — Пускай…
— Ты чего выскочила? — спросил председатель, увидев, что к столу пробирается Лена. — Не нарушай порядка. От комсомольцев записался Гриша.
— Он мне перепоручил, — сказала Лена, и все засмеялись, хотя ничего смешного в этом не было.
— Обожди…
— Товарищи, — крикнула Лена и вдруг улыбнулась. — Гриша, ты только меня не смеши. Товарищи! Хотите, вот мы заткнем за пояс «Красный пахарь»? Хотите? Обязуемся в этом году дать рекордный урожай и заткнуть за пояс «Красный пахарь».
«Нет, на этот раз она, видно, не подведет», — подумал председатель.
— Вот мы все договорились собрать тридцать два центнера пшеницы с гектара.
— Отметим, — сказал председатель и хотел было записать, но рука его повисла в воздухе. — Сколько ты сказала?
— Тридцать два центнера.
— Двадцать два, наверное?
Все захохотали.
— Ты что, вышла сюда сцены представлять? Ты не ерунди, а дело говори. А не хочешь — так кончай.
— Сейчас. Вот вам смешно. А мы в «Комсомольской правде» читали про алтайцев. Так эти алтайцы сильно повысили урожай, увеличив норму посева. Только старики, наверно, боятся за это взяться, а мы сделаем, не забоимся. Вот мы и обращаемся к общему собранию с просьбой выдать нам полторы нормы посевного материала против райзовских.
Колхозники разделились. Одна половина, в большинстве молодежь, соглашалась дать семена комсомольцам, а другая — пожилые да старые — была против.
Все заговорили, зашумели, заспорили.
Звона графина совсем не было слышно. Собрание вконец отбилось от рук.
— Садись ты!.. — кричал Павел Кириллович Лене, утирая пот со лба. — Высказалась — и садись!
А она все стояла в переднем углу; к ней подбегали, размахивали руками, ругались.
Вышел кузнец Никифор, пообождал немного, чтобы утихли. Но никто не смолкал, и кузнец загремел, перекрикивая шум:
— Дадим? Ну ладно. Дадим. А другим что сеять? Гальку с реки? Площадь прибавили? Прибавили. Семфонд в обрез? В обрез. Она больно умна. Она возьмет вдвое, а другим не хватит. Додумалась! Так и дурак урожай сымет. («Только бы без мата», — подумал председатель.) Мое мнение — не давать. И все тут. Не давать!
— Гляди-ка отковал! — крикнул Гриша, и утихшие немного люди снова зашумели.
— Вы уж извините, — сказал Павел Кириллович, наклонившись к Дементьеву. — Это Ленка у нас всегда такая заводиловка. Как только выйдет, всегда так…
— А почему? — пожал плечами Дементьев. — Хорошо. Наконец-то разговорились. А то сидят, как в театре.
И Павел Кириллович, совершенно сбитый с толку, махнул рукой и напустил печаль на лицо.
Минут десять гудела изба. Многие закурили, и дым голубой холстиной заколыхался над головами.
Дементьев встал. Сделалось тише.
— Товарищи, — сказал он, — можно мне сказать?
— Давай, — крикнул Никифор.
— Предложение Зориной интересное. Это новаторское предложение. Вот вы говорите: нормы, нормы… А как составляются эти нормы? Мы приезжаем к вам, смотрим и записываем. Вы — хозяева норм. Конечно, нельзя ломать нормы с кондачка, не подумавши.