Так написал мне старший сержант Пятков. Подполковник Виттер написал, в сущности, то же самое, только выразился еще короче: «Войну начал в Могилеве, кончил, как и должно было быть, в Берлине».
И те и другие слова сказаны этими людьми, конечно, не только о своей личной судьбе. Судьбы у защитников Могилева были разные, и лишь немногим из них довелось дойти до Кенигсберга и Берлина. Но та война, первые страшные удары которой обрушились на них под Могилевом, в конце концов кончилась в Берлине. И так оно и должно было быть! И тому, чтобы это в конце концов именно так и случилось, немало помогли люди, в начале войны насмерть дравшиеся под Могилевом и на целые полмесяца задержавшие там немцев.
Глава десятая
…Выспавшись разом за всю поездку под Ельню, я на следующее утро явился к редактору «Красной звезды» и выдвинул перед ним план командировки вдоль всего фронта, от Черного до» Баренцева моря. Я попросил, чтобы мне для такой поездки подготовили надежную машину и чтобы вместе с мной послали фотокорреспондента. Мы начнем с крайней точки Южного фронта и будем постепенно двигаться на север с тем, чтобы все наши статьи и фото шли в «Красной звезде» под одной постоянной рубрикой: «От Черного до Баренцева моря».
Редактору эта идея понравилась. Он сказал, что доложит о ней Мехлису и постарается, чтобы сопроводительный документ был подписан самим начальником ПУРа для большего удобства работы.
Оказалось, чтобы капитально отремонтировать «эмку», выделенную для этой поездки, требуемся шесть–семь дней. За эти семь дней, кроме фронтовых баллад для газеты, я вдруг за один присест написал «Жди меня», «Майор привез мальчишку на лафете» и «Не сердитесь, к лучшему».
Я ночевал на даче у Льва Кассиля в Переделкине и утром остался там, никуда не поехал.
Сидел весь день на даче один и писал стихи. Кругом были высокие сосны, много земляники, зеленая трава. Был жаркий летний день. И тишина. Так тихо, что я вдруг почувствовал усталость. На несколько часов даже захотелось забыть, что на свете есть война…
Так сказано в дневнике, но все три стихотворения, написанные в тот день, свидетельствуют, что, как бы ни хотелось забыть о войне даже на несколько часов, все равно это было невозможно. Только, наверно, в тот день больше, чем в другие, я думал не столько о войне, сколько о своей собственной судьбе на ней. Об уже пережитом, но еще больше о предстоящем.
Если б это было не так, то, наверное, не написалось бы ни строчки:
…Ты знаешь это горе понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
Ни строчки:
…Жди, когда из дальних мест
Писем не придет.
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет…
Ни строчки:
…Коль вернусь, так сушеных
Некогда отчитывать,
А убьют, так хуже нет
Письма перечитывать…
Все три написанные в тот день стихотворения, хотя и по–разному, в сущности, продолжали друг друга и были попыткой совладать с той душевной тревогой, которая — хочешь не хочешь — давала о себе знать перед новой и, как тогда думалось, долгой поездкой на фронт.
И вообще война, когда писались эти стихи, уже предчувствовалась долгой. «…Жди, когда снега метут…» — в тот жаркий июльский день было написано не для рифмы. Рифма, наверно бы, нашлась и другая…
* * *
…Первым слушателем «Жди меня» был вернувшийся из Москвы Кассиль. Он сказал мне, что стихотворение, в общем, хорошее, хотя немного похоже на заклинание. Накануне, вечером, перед тем как я остался ночевать у Кассиля, мы были вместе с ним у Афиногенова. Афиногенов безвыездно жил на даче с женой и дочкой, и все у них было по–прежнему, как зимой сорокового года, во время финской кампании. И я невольно вспомнил вечера, проведенные у него в ту трескучую зиму за игрой в ма–джонг и слушанием английского радио, говорившего о еще чужой и далекой тогда от нас европейской войне с немцами.
В тот вечер, когда мы были с Кассилем, я видел Афиногенова в последний раз. Он погиб во время бомбежки Москвы.
Отъезд затянулся еще на несколько дней из–за неготовности машины, но как раз в эти дни работы оказалось невпроворот. Пока я был на Западном фронте, Саша Столпер написал сценарий по пьесе «Парень из нашего города». Написал, в общем, наспех, а военную часть — теперь уже не японскую, как у меня было раньше, а немецкую, — не зная фронта, написал и вовсе вчерне.