Не берусь сам судить об этом, но так тогда говорили. Мы долго разговаривали с Колей Кружковым на все эти темы. Он спрашивал меня, как дела на Западном фронте, и я под впечатлением последних дней поездки под Дорогобуж и Ельню сказал, что там стало значительно лучше, гораздо больше порядка и уверенности, чем было вначале, и что уже появилось ощущение прочности.
— А у нас… — сказал он и махнул рукой. — Не стоит об этом говорить. В общем, воюем.
Потом Кружков куда–то ушел, а Френкель, тоже участвовавший в нашем разговоре, потащил меня в садик и стал расспрашивать о делах на Западном фронте. Я, в свою очередь, стал расспрашивать у него о знакомых. Горбатов был где–то в частях. Про Алтаузена говорили, что он чуть не попал в плен к немцам, оставшись ночевать в какой–то деревне, в которую они уже вошли, и только случайно оттуда выбрался. Про Долматовского — что он был в армии, не могу сейчас вспомнить, не то в 6–й, не то в 12–й. Долматовского видели в последний раз 4 августа, то есть тринадцать дней назад, и с тех пор от него не было ни слуху ни духу. Ничего не знали и о Крымове и об Аврущенко…
Я пишу в дневнике, что мне трудно было что–нибудь понять в положении, сложившемся тогда на Южном фронте. Это недоумение относилось ко многому, но в данном случае оно было прежде всего связано с обстановкой на левом крыле Южного фронта, где действовали 9–я армия и Приморская группа войск.
С одной стороны, можно понять, как радовались в штабе Южного фронта тому, что 9–я и ее сосед справа — 18–я армия — вырвались из приготовленного немцами мешка и, приведя себя в порядок, будут и дальше–воевать в составе войск фронта.
Но и то, что в продолжавшей упорно обороняться Одессе с осуждением говорили о 9–й армии, что она сдала за два дня Николаев, тоже по–человечески понятно. Хотя никак нельзя считать справедливым рассуждения о том, что Николаев было нисколько не труднее оборонять, чем Одессу. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть: Николаев стоит в пятидесяти километрах от моря, на берегу узкого, глубоко врезавшегося в сушу Бугского лимана и его неизмеримо труднее было и защищать и снабжать с моря, чем стоящую на берегу широкого и открытого залива Одессу.
Кроме того, 11–я немецкая армия, острием своего прорыва отрезая и оставляя у себя в тылу Одессу, шла как раз на Николаев и Херсон. И этот прорыв на Николаев, где еще за несколько дней до этого находился штаб Южного фронта, был настолько стремительным, что наши войска были там куда менее готовы к обороне, чем в Одессе, подступы к которой обороняла постепенно пятившаяся в боях все ближе к городу Приморская группа войск.
Наконец, хотя именно моряки Николаевской военно–морской базы вели последние отчаянные скоротечные бои за Николаев, надо сказать, что, судя по документам, оборона Николаева силами Черноморского флота не была в достаточной степени предусмотрена заранее. План действий флота в резко изменившейся обстановке еще не был увязан с планом действий Южного фронта, и при общем ходе событий дерзкие попытки моряков удержать Николаев уже не могли иметь успеха.
Насчет дивизии, которую «утащила» с собой при отступлении 9–я армия, тоже вопрос спорный. Приморская группа войск (впоследствии Приморская армия) была сформирована из частей 9–й армии и первоначально находилась в ее оперативном подчинении. Название — Приморская армия — скорей отражало се роль в защите Одессы, чем ее штатный состав. Первоначально в ней числилось три дивизии, а к началу обороны Одессы осталось еще меньше. Та из этих трех дивизий, про которую говорили в Одессе, что она утащена с собой 9–й армией, на самом деле была разъединена в ходе нашего отступления. Один полк остался в Одессе, а два полка и управление дивизией были отсечены и отброшены на Николаев и в итоге действительно ушли вместе с 9–й армией. И можно предполагать, что в те дни в штабе 9–й армии отнюдь не были огорчены этим обстоятельством.
Что касается точки зрения командования Приморской армией, вполне естественно, что, когда Одесса вдруг оказалась в окружении с суши, ее защитникам трудно было примириться с тем, что у них осталось в руках только две дивизии из трех первоначально входивших в Приморскую группу.
Так выглядят некоторые спорные для тех дней военные вопросы, с которыми я столкнулся тогда сначала в штабе Южного фронта, а потом в Одессе.
Редакция фронтовой газеты Южного фронта, про которую я пишу в дневнике, что она меняла свое местопребывание в девятый раз, на самом деле меняла его только в шестой. Однако шесть передислокаций за пятьдесят пять дней войны для редакции фронтовой газеты тоже немало, и в этом, как в капле воды, отражалось общее положение, сложившееся на Южном фронте. Судьбы писателей, о которых я расспрашивал тогда, в августе 1941 года, в редакции фронтовой газеты, оказались очень разными.