После этого, не теряя времени, пошли на Графскую пристань посмотреть на Севастопольскую бухту. Наглядевшись, решили искупаться. Купались около знаменитого севастопольского орла. Недалеко от него в край набережной ударила бомба, осколками побило постамент колонны. А вообще слухи о бомбежках Севастополя, верней об их результатах, оказались сильно преувеличенными. В городе все было цело. Немцам почти ничего не удалось разбомбить, кроме нескольких домов на окраине, куда попала одна из торпед. Правда, в порту суда двигались осторожно — там были набросаны немцами магнитные мины, и их вылавливали по новому английскому способу.
Выкупавшись, пошли в редакцию «Красного черноморца». Там оказалось много знакомого народу. Павел Панченко, Гайдовский, Лева Длигач — толстый, веселый; полосатая тельняшка, заправленная в широченные клеши, болтающийся сзади наган делали из него настоящего боцмана. Здесь же был и Ян Сашин. Как сильно война меняет людей. Он всегда был милым парнем, но, когда мы учились с ним в институте, я его почему–то не очень любил. Может быть, за излишнюю любовь к остротам, за эстрадные повадочки, за какую–то подчеркнутую инфантильную неприспособленность к жизни. Вот уж кого трудно было представить себе на войне! И вдруг я увидел здесь, в Севастополе, симпатичного подтянутого морячка, который, по общим отзывам, отлично, весело, безотказно работал в газете и только что вернулся из каких–то тяжелых мест, кажется, из–под Очакова.
Халип был расстроен, что у него, так же как у меня, какие–то не такие противогазы, какие носят здесь, в Севастополе. Наши противогазы были тощие, чахлые, а здесь у ребят из морской редакции это были солидные, плотно набитые парусиновые сумки. Приглядевшись к этим сумкам, он наконец обратился к Лове Длигачу с просьбой, чтобы тот показал, какой системы у них, в Севастополе противогазы. Длигач расстегнул свой противогаз, и выяснилось, что устройство его весьма простое. Так как в Севастополе ношение противогазов было строго обязательно, то догадливые морячки из редакции превратили их в склад необходимого имущества. В «новую систему» противогазов входили, кроме их основного содержимого, еще одна–две книжки для чтения, мыло, полотенце и некоторые другие предметы мужского обихода — бритвы, кисточки для бритья, а у некоторых очечники. Мы посмеялись над этим и еще долго сидели с ребятами и пили крепкий и душистый чай.
Утром комиссар штаба, как и обещал, устроил нас на тральщик, стоявший у одного из севастопольских причалов. Там мы временно распрощались с Демьяновым, пристроив его в гараж Дома морского флота. Демьянов бушевал, не хотел оставаться, требовал, чтобы мы взяли его с собой в Одессу. Он еще долго маячил с машиной на причале, прежде чем уехать.
Насчет Одессы слухи были туманные. Говорили, что там положение серьезное, но подробностей объяснять нам не стали. Тральщик был только что превращен в судно Военно–Морского флота, и на нем еще была целиком гражданская команда, в том числе произведенный в младшие лейтенанты флота капитан — симпатичный парень, в свое время ходивший на наших торговых судах в Испанию и державший себя теперь, получив военное звание, довольно сурово. На судне еще оставались гражданские порядки, но оно считалось уже военным.
Когда Демьянов уехал, нам сказали, что тральщик снимется через полчаса, потом — через час, потом — через два часа. Так тянулось до вечера.
Услышав о тревожном положении в Одессе, мы беспокоились: уж не из–за того ли задерживают нас и не пускают никаких других судов в Одессу, что решается вопрос о ее судьбе? Не знаю, как это было в действительности, но простояли мы до утра следующего дня сначала у одной стенки, потом у другой, где нас заливали пресной водой. Капитан сказал, что вода есть на полный поход до Одессы, но нужно залить воду на обратный путь. Кто–то ответил ему, что на обратный путь можно было бы и там залиться. Он ничего не сказал, промолчал.
Этот разговор мне стал понятен только потом, в Одессе. Беляевку, из которой шел к Одессе водопровод, заняли румыны и немцы, и в городе не было воды. Ее выдавали по карточкам, и за нею выстраивались длинные очереди…
В дневнике сказано, что нас беспокоили слухи о тревожном положении в Одессе.
Тревога эта, как я вижу сейчас из документов, имела основания.
В «Отчете Черноморского флота по обороне Одессы» говорится, что в предшествующие дни «в настроениях и действиях армейского командования проглядывала тенденция эвакуации Одессы… Несмотря на приказ Буденного Одессу не сдавать ни при каких условиях, командование частично начало эвакуацию войск и вооружения».