Акимову тогда шел девятнадцатый год, и намек на его молодость воспринимался им, как оскорбление. К тому же Акимов приехал не на своем самокате, как тогда говорили, а на дежурной кремлевской машине — депеша была срочная и важная, говорили даже, что на той машине ездил Керенский, а до этого какой-то царский сановник — не то министр двора, не то комендант Петрограда. Словом, тот факт, что теперь на той быстроходной по тому времени машине приехал Алешка Акимов, имел для него немаловажное значение, и он чувствовал и вел себя не как один из многих кремлевских самокатчиков, а как курьер особой важности. Вот почему слова телеграфиста о молодости и презрительное, как Акимову показалось, слово «самокатчик» он стерпеть не смог и, вынув наган, направил его на телеграфиста.
— Стой, стрелять буду, — еще громче прежнего крикнул он.
— Стою, — оторопел телеграфист.
— Подними руки вверх, — скомандовал Акимов.
Телеграфист поднял руки, а Акимов, держа в одной руке пистолет, другой открыл ящик, достал ленту с ленинской телеграммой, скомандовал «вольно» и быстро пошел с телеграфа. Уже на ходу он спрятал наган в кобуру и, не оглядываясь, с чувством исполненного долга вскочил в ожидавшую его машину и помчался в Кремль.
Но когда он вернулся к секретарю Ленина с подлинником телеграммы и телеграфной лентой, к Акимову подошла молодая женщина и тихим голосом сказала:
— Молодой человек, пройдите, пожалуйста, к Владимиру Ильичу, он хотел вас видеть.
Акимов был убежден, что его ждет новое ответственное задание, и он вошел в кабинет Владимира Ильича бодрым строевым шагом, как того требовал от всех часовых командир роты.
— Явился по вашему приказанию, товарищ Председатель Совета… — начал Акимов.
— Постойте, постойте, — остановил его Владимир Ильич, — это вы, товарищ Акимов, были сейчас на телеграфе?
— Так точно, — вытянулся Акимов.
— Что же вы там натворили, товарищ?
Акимов хотел все по порядку рассказать — как его оскорбил телеграфист, как он самовольно спрятал важную депешу вождя революции, но Владимир Ильич снова спросил:
— Это верно, что вы угрожали телеграфисту оружием?
— Верно, товарищ Ленин, — ответил Акимов, — действовал как подсказывала обстановка.
— Вот как, — удивился Ленин, — а вы знаете, молодой человек, какую телеграмму вы везли?
— Нет, товарищ Ленин, не знал, — признался Акимов, — не имею права…
— Это был выговор одному важному лицу за нарушение закона, за превышение власти. А вы что сделали? Еще хуже того лица, — угрожали оружием своему же товарищу? — Ленин остановился перед Акимовым.
— Простите, Владимир Ильич, — начал Акимов, но, увидев перед собой усталое лицо Ленина, его воспаленные глаза (разговор происходил поздно вечером), осекся, замолчал, по-мальчишески покраснел.
— Дело не в прощении, молодой человек, — Ленин вернулся к своему столу, — вы должны это понять — вам доверили оружие, а вы направили его против друга. Вы же представитель новой власти, а сами же допустили беззаконие, произвол. Вот что вы натворили, молодой человек.
Акимов пытался что-то объяснить Владимиру Ильичу, но, сам того не замечая, произносил мало вразумительные фразы: «Хотел, чтобы лучше…», «Виноват, по глупости…», «Думал — революционный порядок». Акимов встречал Ленина в ночные часы, когда Владимир Ильич возвращался с прогулки или шел в позднее время из совнаркомовского кабинета в свою квартиру. Ленин шел медленно, очень медленно, останавливался перед Акимовым — то Владимиру Ильичу казалось, что часовой стоит слишком долго и его пора бы сменить, но Акимов уверял Ленина, что начальник караула человек точный, аккуратный и в назначенное время произведет смену караула; то Владимир Ильич допытывался, как живут, о чем думают, что читают такие молодые люди, как Акимов. И от этих коротких встреч Акимову запоминалось не только каждое слово Ленина, но и его бесконечно усталые глаза. В таких случаях Акимов корил себя за то, что согласился быть часовым, а не выполнил более трудные и более деятельные обязанности. И вот теперь, в кабинете Ленина, он видел те же усталые глаза, но смотрели они на Акимова строго, сурово, с укором. Я, мол, с тобой как с человеком говорил, верил тебе, а ты вон чего натворил. Так воспринимал ленинский взгляд Акимов. Он только краснел, шевелил губами, но слова где-то застревали у него, и он уже ничего не говорил. Слышен был только клекот в горле.
— Это хорошо, что телеграфист сразу же позвонил мне и обо всем рассказал, — видя растерянность молодого красноармейца, сказал Владимир Ильич с едва заметной улыбкой. — Вы поняли свою ошибку, товарищ Акимов?