Все перед ней расступились. Она прошла к нарядной, спросила, не нужно ли чего Марку Савельевичу, постояла молча и так же молча ушла. Она была дочерью и женой шахтера, и этим все сказано: в горняцкой жизни все бывает — и много радостей и немало печалей, много почета и немало тревог.
А в это время Дудка и его группа забойщиков прошли шестой уступ и начали пробиваться к седьмому. И здесь впервые забойщик остановился в какой-то нерешительности. «Весь уголь дышит», — сказал он, и эта фраза была услышана всеми забойщиками, ждавшими своей очереди.
Дудка продвинулся, все кругом осмотрел, сказал: «Трудный кусок». Все молчали. Что же дальше? Идти или не идти? Пробиваться или вернуться назад, ждать, пока все кругом успокоится, приобретет более устойчивый характер? Все ждали, что скажет Марк Савельевич. А он молчал и думал. Он знал всех их, знал их жен, детей, родных. Что он им скажет, если что-нибудь случится? Он вспомнил свою фронтовую жизнь, когда командир посылал его на самые опасные дела. Но то была война. А теперь? Разве не ведут они борьбу за спасение своего же брата шахтера? Они не могут ни дрогнуть, ни отступить.
— Пойдем дальше, там наш товарищ, — тихо, даже еле слышно сказал Дудка.
И мгновенно был включен пневматический молоток — будто все ждали этого слова.
Соорудили «костер», подобие сруба, попробовали укрепить проход. Но мощные бревна и стойки были сразу же смяты, исковерканы.
— Еще один костер, — сказал Дудка и начал подтаскивать крепь.
Но и второй «костер» был смят, раздавлен.
— Еще один костер, — повторил Дудка.
И только третий «костер», более крепкий, только новые стойки дали им возможность двигаться дальше, к восьмому уступу. В этот-то момент Дудка услышал стук.
Восемь ударов по крепи. Да, нет никакого сомнения, это сигнал. Восемь ударов — восьмой уступ.
Дудка сообщил наверх:
— Слышу сигнал — восемь ударов. Пробиваемся в восьмой уступ.
Онуфриенко и Рудоман, сменяя друг друга, прошли полметра. Потом наступила очередь Петухова, Малыша, Зелененко, Чернова, Клименко, Селихова… И опять — Степан Онуфриенко. Ему-то первому и удалось протянуть руку Малине.
— Вот кого обнимай — Марка Савельевича, — сказал Онуфриенко, когда Малина начал его благодарить.
Но совершенно неожиданно, будто подталкиваемый какой-то страшной силой, Александр Малина побежал.
Он перепрыгивал через стойки, бежал по новым креплениям, от уступа к уступу, с привычной сноровкой.
— Слушайте все! — крикнул Дудка. — Малина побежал вниз… Воды не давать… Все работы прекратить.
— А нам осталось три метра, — сообщил Влахов с верхнего штрека.
— Всем на-гора́, — передал Иван Левченко, — поздравляю с победой и спасением наших товарищей.
А Малина уже попал к врачам — они понесли его к грузовой вагонетке и бережно подняли на поверхность земли. «Теперь можно глоток воды», — врач протянул ему флягу. Потом Александр Захарович увидел Нилу Петровну, детей, родных. Все его обнимали, о чем-то спрашивали. И только в санитарной машине, которая везла его в больницу, он вспомнил, что не успел обнять и поблагодарить Марка Савельевича, да и всех, кто пробивался и спас его.
— Очень яркое солнце, — сказал он.
И закрыл глаза — тяжело было смотреть на свет.
Вот мы и побывали с вами у всех героев этой истории. Может быть, я что-то упустил, кого-то не помянул, о каких-то деталях или событиях рассказал не с той полнотой, на которую рассчитывали мои собеседники и друзья. Надеюсь, что они простят меня. Но мне кажется, что я восстановил со всеми подробностями все существенное, главное и значительное, происшедшее в те памятные и напряженные три дня.
В то короткое время, когда два человека находились в смертельной опасности под землей, а двадцать шесть человек, рискуя жизнью, пробивались к ним, проявились характеры и душевные качества многих людей — и хороших, и дурных.
Кто бы мог подумать, что Шурепа и Малина обнаружат такие чудеса стойкости, самообладания, выдержки и внутренней собранности. Все знали, что они — опытные и трудолюбивые забойщики, но их поведение под землей, их безмерный поединок со стихией открыл в них то, что раньше не замечалось. Кто бы мог подумать, что не только Дудка, но и Рудоман, и братья Онуфриенко, и Влахов, и Лавриченко, и Петухов, да и все спасавшие Шурепу и Малину еще больше прославят своим подвигом мужественное племя шахтеров. Не под влиянием минутного порыва, не в атмосфере аффекта, не при мгновенной вспышке всеобщего подъема, а вполне спокойно, обдуманно, сознательно — вернем этому слову его прекрасный смысл — начали люди свой героический путь под землей и завершили его победой.