— Доченька, тебе уже двадцать три. Не пора ли подумать о серьезном спутнике жизни, о семье, о настоящей профессии.
— Милый ты мой динозаврик, трогательное ископаемое! Покажи, где они, эти серьезные? Дорогой папочка — и тот ведь оказался...
— Пойдем, скажешь этому типу, чтобы он убирался.
— Вот сама ему и скажи.
Я действительно передала это типу.
— Она еще горько пожалеет, — спокойно сказал он, выслушав. — Тоже мне, принцесса. Но за обман она поплатится.
Господи, и почему только я не сообщила в милицию? Хотя — разве мало у милиции дел и кроме этого парня? Я сама обязана была поговорить с ним по душам. Неужели я не смогла бы растопить лед? Надо было говорить о красоте любви. О нас, фронтовиках. Как Рейнберг любил Анну. И Петер — Малду. Видно, никто не сказал этому парню, что люди рождены для добрых чувств. Но разве мы с Янисом внушили Лене прелесть самоотверженной любви к ближнему? Наверное, упущенное в детстве потом очень трудно восстановить».
На моем поколении лежит огромная вина: сумев завоевать Победу, мы оказались неумелыми воспитателями. Мы только... давали. Убивали себя работой, лишь бы у детей было все.
Часть молодежи оказалась неспособной перенять нашу эстафету мужества и самоотверженности: у них не хватает чувства ответственности за порученное, чувства долга в малом и великом. Нет желания честно трудиться, работать красиво. Они не умеют заглядывать в свое нутро, чтобы увидеть сущность, они лишены внутреннего зрения, что так помогает, когда стоишь на распутье. Наверное, тот, кто не знает забот о ближнем и не дрожал от страха за его жизнь, глубоко несчастен.
Мне кажется, мое поколение не могло бы жить с пустым сердцем, без святыни, без идеалов. Кто из нас позволил бы себе ударить ногой прохожего, бросить человека в луже крови?
Девушки с фронтов Великой Отечественной, сколько вы, все вместе, вытащили раненых — плакали, но вытащили! Парни с фронтов Великой Отечественной, вы ведь не бросали раненых товарищей и во имя боевого братства, случалось, погибали сами! Знайте это, сегодняшние девчонки и мальчишки: с равнодушием, жестокостью и злом ни нам, ни вам не по пути.
«Здравствуй, Ингрида! Спасибо тебе за «Биографию одного поколения». Ты права: мы были святым поколением. И есть! Пусть считают нас мечтателями, идеалистами. Мы можем ответить, что без идеалов жить нельзя, иначе каждый может превратиться в раба вещей и собственного желудка. Каждому необходима путеводная звезда, прочный идеал, смысл жизни.
Нас называют еще и максималистами. И на это мы можем ответить, что наш максимализм идет от чистой души, от готовности жертвовать всем ради идеи, отказываясь от личных выгод. И не надо смеяться над тем, что и в пожилом возрасте мы сохранили способность по-детски радоваться. И не надо считать нашу железную выносливость чем-то сверхъестественным. Мы таковы и другими быть не можем. И потому, что мы никогда не предавали свои ясные идеалы, надо бороться против тех, кто извращает коммунистическую нравственность.
Скажи, откуда какая-то часть молодежи заимствовала зло и жестокость? Откуда моральная распущенность? Что значит «трудновоспитуемый»? Я сейчас увлеклась Сухомлинским; жаль, что это случилось так поздно. Вот что он пишет: «Трудный ребенок — это дитя пороков родителей, зла семейной жизни, это цветок, расцветающий в атмосфере бессердечия, неправды, обмана, праздности, презрения к людям, пренебрежения своим общественным долгом. Чтобы воспитать трудного ребенка, сделать его хорошим человеком, прежде всего надо понять и почувствовать его горе, пережить ту опасность, которая может увлечь ребенка в пропасть, а это возможно лишь в атмосфере глубокого и повседневного уважения к личности».
Я понимаю, если отцы и матери пьют, то им не до детей. Но ведь Янис не пил, и я не бросала дом; почему же Лена выросла холодной и считает нас старыми дураками с отжившими идеалами?
Все больше я убеждаюсь в том, что воспитывать надо не балуя, а подавая примеры добра, которые, словно в цепной реакции, вызывают к жизни новые проявления доброты.
Недавно я ушла из театра как оплеванная, совершенно больная. Смотрела американскую пьесу «Инцидент». Нечего сказать, хорошая школа для хулиганов — есть, где поучиться, как безнаказанно издеваться над людьми, потому что люди не умеют себя защищать, постоять за честь — свою и своих ближних. И хулиганы усвоили эту нашу пассивность. Именно это открыло в свое время в Германии дорогу фашизму, и только мы его разгромили, потому что только мы по-настоящему сопротивлялись.
Недавно я сказала соседям: «Давайте выгоним наконец из подъезда мальчишек с бутылками!» — «Оставьте их в покое, они же никого не трогают». — «Верно. Пока — не трогают». — «Чего же вам еще?»