Мальчик в пионерском галстуке обратился к Рудису: «Кто же такие были партизаны, как ими становились?» И Рудис попросил Отомара: «Расскажи-ка...» Многие приехали с женами, детьми, внуками. Бывший комиссар Юрис Биете вечером у костра встал и отвесил поклон. Все засмеялись: «Юрка, что за ерунда, ты что — артист?» — «Я хочу поблагодарить наших жен за детей. Что вытащили их в те страшные годы. Мы могли воевать спокойно, знали: наступит мир, и свет не останется пустым — растут дети. Смотрите, сколько их!» И правда, вся поляна была как усыпана кучками детей.
Многие из бывших партизан вышли, как говорится, в люди, и Отомар не был среди них исключением. Но тогда, в отряде, он был самым младшим, и тогдашнее, всегда ласковое: «Эй, малец!» — не кануло в забвение: его и сейчас еще так окликали. И ему вдруг захотелось, так остро захотелось, что впору было хоть бога молить, если бы он верил, снова вернуться к своему началу и потом вести совсем другую жизнь. На таких встречах он задумывался над тем, что даже завидует тем же Рудису и Юрису, — тому, что они так спокойно и уверенно говорят о своих детях, сидят, обнимая жен — неприглядных, раздобревших мамаш, в сравнении с которыми даже Марута была еще хоть куда. Их семьи были здесь, у всех на глазах, и врать им не приходилось. А что мог рассказать товарищам Отомар — открыто и с гордостью? Да, спасибо, Марута и дети здоровы. Вот и все.
Но главным, что Отомар увез с этой встречи, были миф и ложь. Они всей гурьбой обошли порядочный участок леса и вышли на край большого болота. И тут заговорил Янис Калнениекс: «Помните? Юрка, помнишь, как ты тащил нас через болото? Мы тогда ругали тебя и проклинали фашистов. Если бы ты тогда нас не вытащил... Спасибо тебе!» Бывшие партизаны прошлись по болоту. Весна в тот год была необычно ранней, топкие места подсохли. Словно по уговору, все расселись на пеньках. И Калнениекс, который в те времена слыл крикуном и нытиком, которому вечно казалось, что его обделяют патронами, заговорил необычно тихо: «Я не писатель, да и написано о нас немало, вот Антон даже целую книгу написал о лесах да болотах. Но я думаю вот о чем: как мы выдержали? Что помогло? Хотя бы пройти это болото, когда вокруг полно было полицаев с собаками? Я прочитал недавно и хочу вам рассказать: однажды человек вел других через высокие, крутые снежные горы. «Скоро конец пути, еще немного. Вон за той вершиной». Он врал, чтобы помочь товарищам идти, одолеть дорогу. И товарищи, усталые, с израненными ногами и пустыми желудками, шли за ним. Они уже поняли, что вожак лжет, но прощали ему эту ложь, потому что она помогала идти вперед. Однако пришел миг, когда и самые сильные духом и телом упали, и никакая сила больше не могла поднять их, и ложь в том числе, потому что очень уж сильным было разочарование. И тогда вожак понял, что ложь его была напрасной, потому что люди потеряли главное — веру. И он впервые сказал правду: «Цель еще далека, ее даже не видно. Но кто хочет достичь ее, пусть идет за мной». Встал один. Другой. Еще кто-то. «Идем! Если и умрем, то в пути!» И сильные пошли. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. А слабые остались и не стали задерживать сильных. Вожак не мог понять, почему ложь о близости счастья не смогла поднять людей, а правда о трудностях вдохнула в них новую силу. Они больше не жаловались, не стонали, не умоляли, не проклинали. И достигли цели. Мне кажется, — закончил Калнениекс, — это про нас...»
Миф о лжи... Алды все еще нет. «Глупая, глупая, разве же какой-нибудь молодой парень станет так поклоняться тебе, так лелеять, так оберегать и понимать? Они же щенки, ничего не умеют, что они понимают в празднике любви!»
Он услышал шаги. Легкие, летящие шаги. Алда! Наконец-то! Сердце, измученное травмами, наркозом, лекарствами, бешено заколотилось. Вон из душного погреба! Кто только его придумал? Ах да, Алда! Ее однокурсница рассказала, что у ее отца, слесаря, есть склад инструментов и материалов. Потихоньку он его освободил. Не даром, надо полагать, за хорошие деньги. Платила Алда. А почему надо было скупиться Отомару? Почему не могли они встречаться в солнечной, сухой, удобной комнате? Вон, вон, скорее вон из этой мрачной темницы!