Примерно такие мысли занимали кандидата медицинских наук Ивету Берг, когда судно уже миновало Даугавгривский маяк. Из прожитых ею тридцати девяти лет она лишь военные годы провела в деревне, а все остальные были прожиты в Межапарке, почти на самом берегу Киш-озера, где тоже хватало лодок и парусов, но где она ни разу не ощутила волнующего призыва этих самых лодок, парусов и самого водного простора, не испытала желания узнать, как сообщается озеро с Даугавой, с другими реками, с морем.
Кончался апрельский понедельник, когда ровно в полночь торговый сухогруз отдал швартовы и медленно заскользил в направлении моря. Ивету никто не провожал, и, откровенно говоря, ей даже и в голову не пришло, что кто-то может проводить ее, да и не было этого «кого-то». Свободному, самостоятельному человеку такие нежности вовсе ни к чему. Зато моряков провожало много народу, полная набережная, на судне оказались вдруг и женщины с детьми, и девушка, что сидели в обнимку с такими же молодыми моряками и за обеденным столом, и в красном уголке, где даже не включали телевизор.
— Когда я смогу представиться капитану? — спросила Ивета моряка, указавшего отведенную ей каюту.
— Капитан очень занят. Выход в море — самое напряженное время.
— Ну, разумеется, — улыбнулась Ивета. — Одно прощание отнимает столько времени...
— У капитана нет семьи, — сухо ответил моряк. — У него хватает забот и без проводов. А что в них плохого? Так всегда было и будет, пока одни будут уходить, а другие — оставаться дома.
Каюта походила на комфортабельный гостиничный номер. Широкая кровать с накрахмаленным бельем — здесь, на судне, она, кажется, называлась койкой — удобный диван, кресло, письменный стол, стенной шкаф. Кондиционер. Пол покрыт ковром. Рядом ванная комната с горячей водой, туалет. На такое она даже не рассчитывала. Здесь можно прекрасно поработать! В Гавр они придут в пятницу. Следовательно, в ближайшие три дня — минимум сна и максимум впечатлений.
Выше всего в жизни Ивета ценила дисциплину. В какой-то миг она сказала себе: «Время — понятие необратимое, терять его — преступление перед собой и остальными!» И сейчас, едва успев явиться на судно, она прежде всего вынула из портфеля и разложила на небольшом, но удобном письменном столе материалы, которые могли понадобиться для работы в эти дни: листки с тестами, блокноты и прочее.
...Тут автор хочет оговориться: она сама так бы не делала. Она развесила бы в шкафу свои туалеты: судно ведь идет во Францию, а Париж находится всего лишь в двухстах километрах от Гавра. Божественный, вожделенный Париж! Цитадель моды! Затем она, автор, приняла бы душ и занялась выбором туалета для первого ужина в кают-компании. Бумаги спокойно потерпели бы до завтра, потому что так или иначе ни один моряк не станет ночью ломать голову над социологическими вопросами: вряд ли моряки много думают о проблемах контактов, несоответствии характеров и прочих подобных вещах.
Однако Ивета думает и поступает иначе. Она не стала переодеваться. Ей нравится расхаживать в джинсах. Вообще в брюках. Поэтому она взяла с собой четверо брюк.
Когда материалы расположились на столе в определенном порядке, она направилась на розыски капитана. Порядок есть порядок: прибывший в их институт сотрудник тоже прежде всего явится к директору.
А за окном — нет, простите, за иллюминатором — скользили береговые огни, мигали разноцветные плавучие буи, и Ивета не могла понять, откуда взялось здесь столько света. Новый городок, что ли, возник под боком у Риги? Миновав кают-компанию, она вышла на какой-то балкон, или платформу, или... как это тут называлось... Там стоял плотный человек, матрос или офицер, в этом она еще не научилась разбираться. Ивета попросила его объяснить, куда же она, в конце концов, попала и что это за зарево над неизвестным городом.
— Это, что ли? — удивился моряк. — Это же Болдерая.
Внизу, у самого борта, прозвучал громкий голос: «Почему без сигнальных огней?» Какой-то катерок ловко подрулил, и кто-то прытко взбежал по трапу на судно, казавшееся рядом с моторкой несоразмерно огромным.