— Лоцман, — почтительно сказал моряк. — Ну, кому-то влетит от кэпа. Он не терпит упущений, а тут трап оказался неосвещенным.
Ивете захотелось увидеть лоцмана, хотя и без того у нее было ясное представление о том, как он должен выглядеть. Вообще у нее были ясные представления о множестве вещей. В том числе и о том, как ей следует жить. Несколько белых пятен оставалось в медицинской социологии, и затем-то она и оказалась на судне, чтобы стереть их. Итак, лоцману следовало быть бородатым, массивным стариком с лицом медно-красного цвета от регулярного употребления рома и виски.
— Для нас, моряков, лоцман — олицетворение доверия, даже символ, — наставительно объяснял тем временем моряк, и в его голосе звучали нотки некоторого превосходства: приятно все-таки показать нечаянной пассажирке, что в море ты как дома. И возможно, именно этот тон заставил Ивету ощутить, что тут, на судне, в совершенно чужой среде, она пока что ничего собой не представляет. Да и будет ли представлять?
— Мне очень хочется увидеть лоцмана, — сказала она так непривычно робко, что сама удивилась.
— Пошли. Да, сперва познакомимся: третий механик Антонов, от вахты свободен. Надо бы, конечно, подремать... Ладно, идемте.
Первое ясное представление Иветы рухнуло: лоцман оказался стройным, моложавым человеком с русой бородкой и без признаков употребления алкоголя на лице — в этом-то она как врач разбиралась. А рядом с ним стоял еще более стройный, чтобы не сказать — сухопарый, человек в форменной фуражке и с седыми висками. Оба были одеты в длиннополые нейлоновые куртки; ночь и на самом деле была прохладной, лед вышел вовсе не так давно, да и ветерок поддувал, а Ивета даже платочка не набросила на голову. Волосы, правда, не развевались на ветру, они были так коротко острижены, что ветру не за что было зацепиться, но голове было неуютно, и даже очень.
О капитане у Иветы тоже было твердое представление, точнее всего выражаемое словами «морской волк».
...Стоп. Автор этого рассказа — человек крайне беспокойный. И ей не нравится, когда ее героям все совершенно ясно. Откуда могло возникнуть у такой сухопутной крысы, как Ивета, представление о том, каким должен быть капитан? Из литературы, понятно: Стивенсон, Конрад, Лондон, Станюкович. Обветренные, медные, бородатые, мужественные лица, могучие фигуры, охрипшие от штормов и туманов голоса. Из-под форменного кителя виднеются широкие накрахмаленные манжеты с золотыми запонками. Ахой, капитан! Что с того, что время не стоит на месте и все изменяется?
Тот, кто обменялся приветствиями с лоцманом, был далеко еще не старым человеком. Вряд ли он был старше Иветы, а ей, напомним, тридцать девять, незамужняя, как говорится, свободная женщина. И капитан, по слухам, одинок. Просто удивительно в эпоху, когда все мужчины давным-давно разобраны.
Две синие нейлоновые куртки прошелестели мимо Иветы, две пары глаз скользнули взглядом. Стало светло как днем. Целая толпа кораблей собралась в море, бесчисленные огни отражались в воде, прожектора окрасили небо в оранжевый цвет, и в этом оранжево-багровом сиянии Ивета увидела, что у другого — того, что был рядом с лоцманом, — паутина морщинок в уголках глаз, а лоб изборожден заботами и горечью. Красивым его не назвать. А взгляд его впивался в человека как бурав. И голос, когда он говорил что-то, понятное одним лишь морякам, звучал резко и повелительно.
— Вот это и есть наш кэп, — пояснил механик Антонов.
Ивета стремительно повернулась, вроде бы кинулась за капитаном.
— Сейчас нет смысла, — правильно истолковав ее движение, заметил Антонов, находивший все больше удовольствия в своем положении гида и наставника. — Лоцман отвалит, тогда... Хотя капитан всегда на вахте, даже когда он не на мостике.
Не спрашивая разрешения, Ивета поднялась на мостик. Внизу была бездна. Слегка закружилась голова, странно ослабли ноги. Пожалуй, лучше было бы вернуться в теплую рубку. Странно — там никто не обратил на нее внимания. Все были заняты делом. Ивета стояла неприкаянно; Антонов, видимо, решил пожертвовать своим сном.
— Это внешний рейд, — сказал он, указав на сверкающие в море огни. — Суда ждут своей очереди войти в порт.
Волны — длинные, тяжелые, однообразные, словно заведенный механизм, — катили и катили, с глухим звуком разбиваясь о борт судна; где-то в его недрах так же однообразно гудели мощные машины, и от их работы судно тоже содрогалось, так что Ивете стало казаться — и она вибрирует вместе с морем и судном, и голова у нее кружится все сильнее. Но она не смеет тратить свою энергию и работоспособность; надо спуститься в каюту, принять таблетку из туго набитой коробки, что была у нее с собой, потому что в судовой аптечке вряд ли можно было найти такие современные импортные лекарства.