Что еще могут показать Ивете на этом сумасшедше дорогом судне «Ро-Ро»? (Оно стоит десять миллионов рублей, а обычное судно — только два миллиона.) Финскую баню, бассейн, какой и не снился людям сухопутья, и, разумеется, навигационные приборы, «мозг» судна — тот же самый авторулевой и прочие тонкие штуки. Оказывается, моряки любят похвалиться: их судно, мол, не подвержено качке, на боковые волны они и внимания не обращают, для устранения крена тоже есть специальное устройство, перекачивающее балласт.
— Здесь капитанские апартаменты, — пояснил Жодзиньш, направляясь с Иветой к радисту.
Она охотно отворила бы дверь в эти апартаменты, но, наверное, врываться туда без разрешения не полагается. Время уже клонилось к вечеру, прошли обед и полдник, но капитана при этом за столом не было.
Он сидел в своем кабинете, просматривая множество бумаг, время от времени вызывал кого-то, разговаривал по селектору, а еду ему приносила буфетчица. У него и на месте была целая кухня, где можно и жарить, и варить, и подогревать. Кроме кабинета еще и прекрасная спальня, роскошная ванная. «Неплохо бы сейчас принять ванну, — думал он. — Пока все нормально. Немалый кусок уже пройден. За иллюминатором — контуры Готланда, скоро покажется и датский Лаланд. Надо бы сказать ребятам, пусть покажут врачихе чужие берега. И тот маячок в море, что установила жена одного шведского капитана как памятник вечной любви... Разные бывают жены, вообще — женщины. В этой вот ученой — никакой женственности. У матери было все: красота, ум, нежность. Такие бывают редко...», — размышлял старомодный капитан Ансис Берзиньш, капитан и сын капитана, давно ушедший в море и мечтающий о земле, вспоминающий родной дом до последней мелочи. Он не исключение: многие моряки не любят море, порой даже ненавидят его, так крепко привязано их сердце к спокойной суше. Потому что там — любовь, место которой всегда было на земле: на судне ей негде поместиться, палуба скользка и неустойчива.
А Ивета снова стояла на мостике. Понемногу темнело. Встречные суда освещали водную гладь. Так и казалось, что по мокрому асфальту неторопливо проезжали автомобили со включенными фарами. Зато судно Ансиса Берзиньша было быстроходным, и Ивете нравилось, что оно обгоняло тихоходные. Затем взгляд ее обращался к палубе, уставленной ящиками.
Может быть, пойти постучать в капитанскую дверь? Надо работать: первый день на море уже кончается, а она еще ничего, ровно ничего не успела. При встрече моряки вежливо приветствовали ее, улыбались: женщина-ученый здесь — экзотическая редкость. Но особой охоты к разговорам не проявляли. Почему? Что это означало? Неумение вступать в контакты? Почему она не смогла вызвать капитана на откровенность и искренность? Или у Берзиньша такой тяжелый характер? Человек он, конечно, не очень приятный. И вряд ли интеллигентный.
Именно этот человек и отворил вдруг стеклянную дверь, что вела из рубки на мостик. Отворил, увидел Ивету и снова скрылся в рубке, даже не поздоровавшись. «Конечно, неинтеллигентный», — со злым удовлетворением встретила Ивета это подтверждение своей оценки. И ей вдруг стало жалко самое себя, она ощутила внезапно то же сиротское одиночество, какое испытывала, возвращаясь подростком с похорон матери. Бледный, тощий месяц, словно поживший на хлебах у скупого хозяина, пас в небе разбредшихся во все стороны звездных барашков. Не месяц, а почти она сама, Ивета...
Дольше оставаться здесь она не могла: возникла потребность в людях, разговорах, надо было узнать к тому же, что за огни мерцают там — справа и слева.
— Капитан! — окликнула она через приотворенную дверь. — Капитан, прошу вас на несколько слов. — И когда он, не скрывая неудовольствия, все же подошел, Ивета спросила насчет далеких огней.
— А, вот что! — пренебрежительно откликнулся он. — Об этом вы могли спросить у любого, не стоило звать капитана. Слева — Борнхольм, вы знаете, надеюсь, что такое Борнхольм, а направо — Сант-Хаммаренский маяк на шведском берегу. Тут до Треллеборга — шведская житница. Хутора, телевизионная башня. Потом пойдут датские проливы. Достаточно информации?
— Недостаточно. Спать я не собираюсь. И хотела бы узнать...
— У меня отдых тоже срывается. У шведского юго-западного побережья всегда полно судов: одни идут в Германию, в Польшу, другие из Северного моря — через Зунд и Большой Бельт. Одним словом, перекресток.
Каждое из этих названий возбуждало любопытство Иветы: Дрогденский канал, Копенгаген, Эльсинор, Скаген. В ней проснулось какое-то доселе незнакомое чувство, которое, возможно, и называется романтикой моря.
— Если видимость плохая — храни бог, — словно про себя пробормотал Берзиньш. — Судов много, а еще больше рыбаков, которые не любят уступать дорогу. Видите вон те пятнышки?