Квартира была жарко натоплена. Сначала Ивета хотела надеть украшенный яркими цветами махровый халат, но стала вытирать пыль, оставшись лишь в черных колготках и белом джемпере без рукавов.
Такой и застал ее звонок в дверь. Открывать она не пошла: никто не знал, что она вернулась, и она никого не хотела видеть. Пестрота впечатлений последних десяти дней требовала одиночества и размышлений в полной тишине. Но звонок не умолкал: звонивший, видимо, явился с твердым намерением попасть внутрь и увидеть Ивету, так что в конце концов дверь пришлось открыть.
На пороге стоял Ансис Берзиньш — с розами, тортом в круглой картонке и четырехугольной коробкой во французском фирменном целлофановом пакете.
— Перед вами Санта Клаус. Хотя рождество и Новый год в Латвии уже миновали, но я прибыл из стран, где все наоборот.
Ивета приняла игру.
— Ах, милый дед-мороз! — рассмеялась она, забывая о вожделенном одиночестве.
— Я долго был лишен радости делать подарки. И если позволите — всегда буду приходить как дед-мороз. — И Берзиньш вручил Ивете принесенное. Она давно, очень давно не получала подарков, и в этот миг поняла, что на самом деле ей всегда хотелось чьего-то теплого внимания. С нетерпением подростка она вскрыла французский пакет.
В нем оказался розовый нейлоновый халат в голубых цветочках.
Во Франции они все время провели вместе. Когда же смог он купить эту дорогую вещь? Она успела познакомиться с ценами в одном-другом магазине мод: цены были такими, что за ее девяносто франков ничего путного купить было нельзя.
— Спасибо, но я не могу принять... Сюда вложен целый капитал. Не хочу быть настолько обязанной. Я не заслужила... — Ивета попыталась втиснуть пакет в руки Берзиньша. Но он спрятал ладони за спину и отступил к двери.
— Могу я хотя бы раздеться?
— Ну, разумеется... — И она снова протянула пакет.
Так продолжалось, пока Ансис Берзиньш не сказал:
— Примерьте хотя бы перед зеркалом.
Ивета могла позволить себе и охотно покупала кружевное белье. В этом она не отличалась от множества женщин, что обожают кружевные лифчики, ночные рубашки, комбинации. Но однажды она спросила себя: «Кто видит все это? Кто радуется, если не считать меня самой? К чему я трачу деньги на ненужные вещи?»
Кто увидит ее в розовом халатике? Кому доставит радость ее нагота, которой не скроет прозрачная ткань? Может быть, капитану?
Что-то в облике Берзиньша смущало ее. Он принес с собой знакомый запах, в нем было что-то от судна, от моря; наверное, этим запахом были пропитаны его кожа и волосы. И даже штатский костюм, который он носил редко. Сегодня Берзиньш был именно в костюме, темно-коричневом, который, хотя и был прекрасно сшит, ему не шел; в штатском он терял очень много, становился даже как бы ниже ростом, старше, худощавей. И голос его лишался тех повелительных, требовательных, деловых ноток, которые выделяли его из команды и заставляли ему повиноваться.
Но рука, которую он наконец протянул Ивете, оставалась той самой твердой рукой, что поддерживала ее, когда они бродили по улицам и площадям Парижа.
Ей следовало бы обрадоваться тому, что парижская прогулка имеет продолжение, правда в новой, другой форме — в своей стране, в своем доме, где даже стены, говорят, помогают. Но за долгие годы одиночества она, видимо, что-то утратила, в том числе и способность внезапно загораться, безумно увлекаться и, главное, думать о другом человеке.
Ее смущение и неожиданную холодность, даже не холодность, а сдержанность, Берзиньш ощутил почти сразу. Ну понятно, он находился в гостях у кандидата наук, здесь он не представлял собой ничего, без своего трона, судна и даже без морской формы. И он подумал, что есть женщины, которые постепенно становятся эгоистками и забывают о том, что у эмансипации есть свои границы. Уходя в работу, занимаясь определенными проблемами, такие женщины отвергают всякие там эмоции. Им выходить замуж, конечно, не следует.
Он не мог избавиться от этой мысли и тогда, когда Ивета пригласила его в комнату и они расположились в креслах у старого камина, давно не топленного и запущенного. Дом был построен до войны, и потолки в нем были высокими, окна — широкими, двери — двустворчатыми.