— Правда, ребята в батальоне ко мне хорошо относятся, — продолжала тем временем Валентина. — По-товарищески. Они вот и брошечку подарили. Другую.
Облако дождя начало уже темнеть. Где же мы, и сколько еще до цели? Эх, столбы верстовые, не ко времени унесла вас война...
Мы тащились вперед, каждый шаг весил пуд. Липкая грязь озверело вцеплялась в сапоги, пыталась сорвать их с ног.
Унылый дождь, рытвины, вода на полях, прослоенный сумерками туман, черная дорога, у которой нет конца...
Мы брели, механически переставляя ноги, шли то поодиночке, то взявшись за руки или прижавшись плечами друг к другу. Я знала: если упаду, Валентина из последних сил потащит меня. Она знала, что и я ее не брошу.
Война заманила двух девочек в грозное безмолвие, в безжизненное пространство, где обитали теперь разве что голодные, одичавшие кошки.
Вечером нам следовало прибыть в штаб, а на следующее утро — по местам службы. Предстояло наступление, и отстать мы не имели права. У войны были свои законы, и мы, солдаты, выполняли их, что бы там ни было. Какая-то высшая необходимость заставляла нас сейчас месить грязь и идти вперед из последних сил, не ожидая никаких чудес. И, может быть, как раз потому, что мы не ждали помощи со стороны и даже перестали останавливаться для отдыха, чтобы не выбиться из ритма движения, мы не сразу услышали шум мотора.
— Трактор, — безразлично сказала Валентина, ни на шаг не уклоняясь в сторону.
Грохот нарастал, набирал силу; видно, что-то мощное надвигалось на нас, грозно требуя дороги.
«Подними руку! Останови! Проси, проси, чтобы взяли! Вечер близок, а сколько еще до села!» — кричало во мне. Но в глубине души что-то едва слышно возражало: «Нет, дорогу надо одолеть самим». — «Я не могу, мы обе не можем. В другой раз — да. Но сегодня, после госпиталя — нет!» — все громче кричали голоса, один, два, три, сколько их там было.
Черный танк, распростершись во всю ширину дороги, наползал на нас, как гигантское насекомое. Весь мир, казалось, наполнился его могучим ревом, в котором наши голоса заглохли. Танк словно не замечал две маленькие серые фигурки, сливавшиеся с серостью окружающего, не замечал — и шел прямо на нас.
И тогда произошло неожиданное. Несколько отчаянных прыжков вынесли Валентину на середину дороги. Девственно белая косынка, выхваченная ею, неправдоподобно яркая на фоне хмурых сумерек, заметалась вокруг ее головы. А танк, взревывая, как уже схвативший добычу хищник, не останавливался. Пора было спасаться, перепрыгнув придорожную канаву. Но я смогла лишь соскользнуть с обочины, чтобы тут же набрать полные сапоги талой воды.
«Главное — держать ноги в тепле!» Наивный доктор Айболит... А что там с Валентиной?.. Мысли лихорадочно заметались, спутались, замирая...
Я даже не испытала радости в момент, когда кто-то помог поставить ногу на гусеницу и несколько пар рук протянулось, чтобы втащить меня на танк. Я села на жалюзи, сквозь которые тянуло теплым, пахнущим газолем воздухом.
Уже совсем стемнело. Широко расшвыривая грязь, танк уверенно продолжал свой путь. Мальчишески звонкий голос спросил:
— А если бы мы не остановились?
— Легла бы поперек дороги, — отвечала Валентина.
— Подумаешь, жертвовать собой ради какого-то десятка километров. Да танк бы тебя в лепешку смял и никакого героизма в этом бы не было: не в бою, не с врагом.
— Я в героини и не лезу. Просто старшой не одолеть эти десять... Слаба после болезни. Да и сапоги жутко велики, и оба на левую ногу.
— На левую оба? — Смех грянул дружно, как после хорошей шутки.
...В штабе на столе тускло горела коптилка. Офицеры разведотдела не хотели меня признать. Грязь так облепила шинель, что пуговицы было не расстегнуть. Я поглядела на Валентину: маленький глиняный болванчик с белыми, словно нарисованными мелом, кружочками глаз. Значит, я тоже выгляжу не лучше.
Горячей воды не оказалось, но мы были рады и ведру холодной. Валентина стащила гимнастерку. У нагрудного кармашка что-то блеснуло. «Вторая брошка», — мысленно усмехнулась я и тут же выругала себя за высокомерие и бог знает еще за что.
Поспать довелось лишь пару часов. Ровно в шесть действительно начиналось наступление, а Валентине еще предстояло дойти до батальона. За столом, заваленным картами, в ярком, теплом свете старинной керосиновой лампы, заправленной, вернее всего, бензином с солью, суетились офицеры. И в этом ровном и сильном свете я увидела пододвинутый к Валиному топчану стул с высокой спинкой, через которую была перекинута тщательно отутюженная выцветшая гимнастерка со звездочкой Героя над левым нагрудным кармашком.