— Боишься свидетелей? Но в этом же нет никакого греха: мы любим друг друга, к чему нам таиться?
— Я пока еще женат.
Не раз, пообещав прийти, он намного опаздывал или не появлялся вовсе, даже не предупредив ее.
— Ездил на охоту. Этого мне никто не запретит.
— Я и не собираюсь. Но позвонить ты мог?
— Не получилось, и все. И запомни: у себя дома я хозяин. Все, что говорю, выполняется беспрекословно. И не люблю, когда мною командуют. Не привык.
— А может быть, все-таки...
— Мораль, Илиана, читай своим дворничихам.
Она удивлялась тому, что выслушивает такие слова и прощает их. Что способна видеть грубость, и все же не замечать ее. И снова ждать, тоскуя. Может быть, в этом и заключается сила любви?
В другой раз он не пришел из-за хоккея. Илиана плакала. Арвид сказал:
— Принимай меня таким, каков я есть.
— Таким — не хочу.
— Перевоспитывать меня поздновато. В пятьдесят лет хребет уже не гнется так легко.
Он приспосабливал любовь к себе, чтоб со всеми удобствами. Топал по ней, как хотел. Но он умел быть нежным и страстным, говорил слова, от которых она хмелела, как от аромата сирени. И снова ждала, успокаивая себя тем, что ни у кого нет права навязывать свои убеждения другому, что есть какие-то подсознательные влечения и над ними никто не властен. Она нисколько не сомневалась, что со временем их раздельное прошлое превратится в общее настоящее, а все, что мешает им, будет преодолено. Но только добром, только терпением. И она не скупилась на слова любви, потому что слишком долго ощущала их недостаток и знала, как пустынно человеческое бытие, лишенное теплоты и ласки.
Она никогда не спрашивала о том, что происходит у него дома, чем занимается жена. Стареющая Зелма существовала в его анкете, но во власти самого Арвида было ее из этой анкеты вычеркнуть. Он тоже никогда не говорил о ней ни слова и лишь однажды, говоря о неряшливости в быту, воскликнул: «Я три ее засаленных халата швырнул в печь!»
— Каких халатов?
Арвид сразу же умолк и сменил тему разговора.
Лето — большой строительный сезон — стремительно приближалось, и для специалиста-сантехника на частных стройках начинались золотые дни. Арвида чуть ли не на части рвали, и времени у него почти не оставалось.
— Куда тебе столько денег? — не понимала Илиана. — Съездили бы лучше на нашу дюну.
— А ты знаешь, сколько я зарабатываю за вечер? Да я могу так одеться, что никто и не подумает, что я простой слесарь.
— Разве ты стыдишься своей профессии?
— Из меня мог бы выйти хороший инженер.
— Почему же не вышел?
— Теперь поздно думать.
— А туфель у тебя нет, — смеялась Илиана.
На следующий день после этого разговора Арвид не явился на работу. До четверга его не было видно и слышно. Беспокойство Илианы достигло такого предела, что она решилась на чрезвычайный поступок — съездить на окраину, где он жил; поехать самой, хотя она могла послать кого-нибудь другого.
Дома на этой улочке как бы состязались в своей добротности и украшении. И тот, что она искал, — нежно-розовый двухэтажный особняк, увитый пунцовыми розами, — свидетельствовал о зажиточности и вкусе хозяев. Однако внутрь Илиана не попала: ворота были заперты каким-то хитроумным устройством, а за гаражом угрожающе лаяла собака. Она позвонила раз, другой и уже собралась было уйти, когда услышала тяжелые шаги, от которых гудели бетонные плиты дорожки.
За воротами в полумраке возникла фигура, такая массивная, что Илиана не сразу оправилась от растерянности и, лишь придя в себя, разглядела женщину с седыми волосами, завитыми в мелкие кудряшки.
— Вы, наверное, мама Фрейната?
Широкое лицо, на котором маленький вздернутый носик казался смешным, насупилось:
— Слава богу, я его законная супруга.
— А я — управляющая домами Ругайс.
Казалось, этими словами Илиана доставила жене Фрейната великое удовольствие; с радостным восклицанием она расплылась в улыбке и распахнула калитку.
— Арвид в полуклинике, повредил руку, бедняжка. Клиенты звонят наперебой, но что поделаешь...
— Почему же не сообщили на работу?
— К чему? Вылечится, принесет булитень.
— Ясно. — Илиана повернулась, чтобы уйти, но, сама того не желая, остановилась: женщина удержала ее за полу.
— Нет, так не годится. Не обижайте. Прошу покорно в дом.
Она тащила Илиану, как трактор — легонькую повозку.
В гостиной стоял черный концертный рояль, над ним нависала хрустальная люстра с множеством подвесков. Тут же Илиана увидела и пресловутый финский гарнитур и вспомнила о сломанной ножке, так омрачившей некогда настроение Арвида.
Супруга Фрейната не скрывала гордости.