— И это тебя волнует?
— Да. И машина тоже.
— Арвид, — облегченно рассмеялась Илиана, — это же ерунда. Приходи хоть в костюме Адама, мне ведь ничего не нужно.
— Нет. Чужому человеку я свой пот не оставлю.
— А как можно жить с чужим? Знаешь, только что я прочла прекрасное стихотворение: «...развратнее нет ничего — спать с мужем законным, когда ты не любишь его...» Это ведь и о тебе...
Но на Арвида слова Илианы не оказали никакого воздействия. Он сидел ссутулившись, упершись взглядом в пол. Не дав ей продолжить, заговорил сам:
— Мне хотелось медленно, медленно открывать по утрам глаза. И, просыпаясь, видеть рядом тебя. По частям. Ухо. Нос. Пятку. А потом — всю...
— Разве это недоступно?
— И я надеялся получить половину состояния. Но сегодня у адвоката понял: слишком стар я, чтобы начинать тягомотину с разделом имущества. Да и мать.... Мне трудно представить какие-то перемены. Все так привычно: уход, еда, вещи...
— Не видал ты однообразия тундры. Не то захотел бы перемен.
— Перемен? Тебе, после недолгой жизни с мужем, трудно понять. Когда много лет провел в постели с одной женщиной, она становится как бы частью тебя. Как отрубишь свою половину? Со стороны нельзя представить, какими прочными могут быть узы брака.
Подойдя сзади, Илиана обвила руками его крепкую шею с гладкой кожей и светлыми, почти белыми волосками, которые любила покрывать частыми, легкими поцелуями.
— Золотко мое! — начала она и почувствовала, как дрогнули его плечи: он любил, когда Илиана в моменты близости называла его так. — Все это пустяки. Нам с тобой хватило бы одной комнаты, даже палатки.
— Любовь боится бедности.
— Но у меня же целая квартира!
— Квартира Игната. Мне совесть не позволит жить в ней.
— Значит, капитуляция?
Прошло немало времени, прежде чем он пришел в себя; казалось, это длинное чужое слово своей непривычностью подействовало на него как неожиданный удар, силу которого по-настоящему ощущаешь лишь через несколько секунд.
— Капитуляция? Ты так считаешь? Ладно. А сколько раз капитулировала ты сама? Как, например, назвать твой отказ от своей профессии? И сколько раз ты подписывала документы, которые подписывать было нельзя?
— Согласна, — кивнула Илиана, — совершенно верно. И ты можешь победить это, вырвавшись ради любви из мещанского болота.
— Мещанство! — презрительно усмехнулся Арвид. — Снова упрощение. Можешь ты сказать, чем отличаются от Зелмы те, кому я устанавливаю ванны и неизвестно каким путем добытые краны, и при этом одни стоят у меня за спиной, чтобы я не утащил ничего из их достояния, а другие тем временем спешат на выставку Анманиса или на спектакль «Современника», потому что этого требует сегодня хороший тон. Попробуй в этом изысканном обществе признаться, что ты там не был, и тебя перестанут считать интеллектуалом. При этом никого не интересует, понял ли ты на этой выставке хоть что-нибудь или просто выполнил условность. И почему ты так уверена, что сама стоишь выше мещанства?
— Я не рабыня вещей. Я повинуюсь чувствам. Я... — Илиана хотела добавить еще что-то, но Арвид перебил ее:
— Правильно. Легко отказаться от того, что тебе не принадлежит. Но со всеми твоими эмоциями ты отступала перед демагогией, равнодушием, глупостью, не ополчилась на пассивных и безразличных. И не одна ты. Многие уважаемые люди — не мещане! — живут так. Вспомни хоть членов новогодней комиссии. А кому на пользу такая капитуляция? Злу! Если же я, как ты считаешь, сегодня капитулировал, то от этого общество не пострадает.
Неживыми губами Илиана прошелестела:
— А любовь?
Арвид стремительно вскочил. Илиана не успела шевельнуться, как он уже обнял ее. Он ходил по комнате, держа ее на руках, словно младенца, и бормотал одно и то же:
— Малый ребенок мой, Лианушка...
10
На следующий день Арвид на работу не вышел. Еще через два дня Эглитис молча протянул Илиане листок: «В связи с плохим здоровьем прошу освободить меня...»
Илиана перечитала эти строки несколько раз, но смысл их все не доходил до ее сознания.
Эглитис тоже недоуменно пожал плечами:
— Принесла его жена. Ничего больше о его болезни я не узнал. Ухмылялась так нагло, что мне стало не по себе. И как можно терпеть рядом такое антиэстетическое создание?