Выбрать главу

И эта жалость, и эта вина заставляют Алдону Бриеде снова прижиматься к могучему стволу дерева, прятаться до тех пор, пока по плиточной дорожке кладбища удаляются тяжелые медленные шаги Индулиса.

НИКОГДА НИКОГО НЕ ПОЛЮБЛЮ...

Арним Карклинь слышит, как возле больницы резко, с воем тормозит машина, захлопывается дверца. Пятнадцать минут тому назад, ровно в полночь, он позвонил заведующему отделением Ояру Вайрогу и, отбросив гордость, разбудил старого хирурга. Старого — относительно, по сравнению с самим Арнимом, который лишь год назад закончил медицинский институт и теперь работает у Вайрога. Арниму двадцать шесть лет, Вайрогу — сорок семь, из них половину он провел у операционного стола. Его смуглое лицо с таинственными глазами водяного удивительно контрастирует с серебром волос. Седина придает ему величавость, и женская половина больницы называет Вайрога «красивым доктором». А вот для Арнима и других молодых врачей он «шеф» и «старик».

И сейчас этот «старик», как только он один умеет, неслышно и быстро поднялся в свое отделение и вопросительно уставился на Арнима.

— Тут одна ненормальная больная, — начинает Арним. — Такая и врача сведет с ума. Только и бормочет: «У меня прободение язвы». А у нее самая настоящая внематочная беременность. В паспорте стоит штамп, что она замужняя, а она... — Арним не может удержаться от раскатистого смеха. — Она утверждает... ха-ха-ха.... что она девственница.

— Объективно? — приказывающим тоном спрашивает Вайрог.

— Ее доставила «скорая». Типичная картина: живот как доска, не участвует в дыхании, Щеткин — Блюмберг положительный. Язык коричневый, сухой. Ясно, что разрыв трубы. Все происходит в нижней части живота, требуется лапаротомия.

— Вы, коллега, самоуверенны.

— Так ведь анализы показывают...

— Что именно?

— Внутреннее кровотечение. Девятнадцать тысяч лейкоцитов. Семнадцать палочек. Правда, РОЭ только пять. Зато эритроцитов — всего два миллиона.

— Сейчас же зовите лаборантку, — распоряжается Вайрог. — Показывайте больную!

Она лежала на правом боку, скрючившись, подтянув ноги к животу.

— Давайте все с самого начала, — сказал Вайрог. — Понимаю, вам трудно говорить, но уж постарайтесь припомнить. Итак, как все началось?

Глаза врача впились в больную. Арним ему доложил, что Ильзе Лапине сорок два года, и теперь его удивило, что в таком возрасте в ее очень светлых, чистых глазах сохранилось какое-то наивное, чуть ли не детское выражение. Боль делала эти глаза черными, придавала им бездонность: может, в них отражались темные круги, захватившие половину лица...

— Я слушаю, — напомнил он терпеливо.

— Мы сегодня переоборудовали класс... Я вместе с коллегой переносила парты... Потом закусывали... что у кого нашлось... я... ливерную колбасу... вроде... желудок заболел, потом... тошнота... понос... Развела марганцовку... не помогло.

Она замолкла, захотела глубоко вздохнуть, но тут же сомкнула губы — боли испугалась.

— Про колбасу вы мне не рассказывали, — с упреком вставил Арним. — Дело поворачивается к отравлению...

— К почечным коликам, холециститу, радикулиту и аппендициту, — улыбаясь перечислял Вайрог. — Острый живот, милый коллега, это Великое Неизвестное. Когда горит весь дом, попробуй найди причину пожара.

Вайрог осторожно обнажил живот больной и начал на него внимательно смотреть, затем пальпировать — легко-легко, а потом все сильнее его надавливая. И снова подумал: прекрасно же она сохранилась, какая эластичная, нежная кожа, какая девичья округлость бедер.

Он попробовал повернуть больную на левый бок. У нее вырвался приглушенный крик, она так прикусила губу, что выступила капелька крови.

— Простите... Я знаю, у меня прободение язвы.

— Диагноз я уж постараюсь поставить сам, — резко сказал Вайрог.

Он снова приступил к ощупыванию живота, и опять резкая боль ударила в разные стороны, особенно в подложечную область...

— Верно, коллега, Блюмберг положительный. Только мне не нравятся анализы, что-то здесь не так. А вы следили за тем, как брали кровь?

— В спешке... Но все шло нормально.

Доктор Вайрог многое прощал молодым медикам, отлично понимая, что опыт — дело наживное. Разве сам он в молодости не заблуждался с этим самым распроклятым острым животом? Только очень наметанный глаз может точно проследить за изменениями в ходе болезни: как перепуганный болями человек в шоковом состоянии сначала напоминает обреченного, потом вдруг начинает улыбаться, делается ироничным, возбужденным, одним словом, впадает в эйфорию, чтобы немного спустя, после этого «затишья перед бурей», на самом деле отправиться в мир иной. Но при всем том Вайрог не мог простить одного: спешки, небрежности. И вот в случае с больной Лапиней что-то очень выдавало именно небрежность.