— Иди же спать.
— Как же я пойду, если ты не идешь.
— Если бы ты за день хорошенько наработалась, тебя бы уговаривать не пришлось.
— Дом в порядке содержать — тоже работа. Да и тебе самому будет неудобно, что твоя жена всего лишь медсестра.
Желая обнаружить свое усердие, ты, Юлия, стала вмешиваться в мои дела, ничего в них не смысля. Ну к чему тебе было читать древних философов? Фрейда? Подвергать себя таким истязаниям ради одной-единственной фразы, которую ты потом походя роняла в обществе: «Нам, профессорским женам, надо быть в курсе дела...» Никто от тебя не требовал этого «курса дела». И теории о том, какой должна быть жена ученого — тоже никто. Возможно, ты искала отдушины, утешения и не нашла ничего лучшего, как разработать теоретически и реализовать на практике идеал профессорской жены.
Оставайся ты сестрой милосердия, кто бы тебя в чем упрекнул!
Видимо, мужчина чувствует себя хорошо лишь рядом с женщиной, которую завоевывал — упорно, целеустремленно, за которую ему надо постоянно бороться. А если женщина дается легко, если она сама завоевывает мужчину, он со временем почувствует себя рыбой, попавшейся в незаметную сеть.
Во мне возникло и стало расти ощущение расслабленности. И одновременно желание снова почувствовать себя мужчиной. Я стал все чаще вспоминать Эвелину, быть может потому, что именно ее я всегда боялся потерять. А моя безумная ревность! Она ведь тоже была борьбой за женщину! Власть женщины — она тоже нужна. С Эвелиной все сплелось в странный клубок, всякие «за» и «против», антагонизм, изнурительный и воспламеняющий. Никогда я больше не испытывал того, что пережил с Эвелиной.
С Юлией жизнь протекала спокойно, так спокойно, что я уставал от монотонной тишины; бодрящей, тонизирующей, диалектической противоречивости не было и в помине. Только покой. И я не смог его вынести. Он меня подавлял. Меня перестало тянуть в сияющую чистотой квартиру, не хотелось надевать хрустящие крахмальные сорочки, вкушать сказочные десерты. Я подал на развод. И на суде не мог сказать о тебе, Юлия, ни одного плохого слова. Я не мог найти точного определения нашей несовместимости. На людях ты была идеальной женой, и никто не мог понять моего шага.
Ты, вероятно, и в самом деле была идеальной женой. Женой для будней. А Эвелина — для праздников. Эх, вот если бы вас совместить! И еще добавить кое-что от Эльвиры Эглите, от Милды Риекстыни.
В науке идеал иногда достигается синтезом. Дорогая моя генетика, вот твоя великая задача — создать идеального человека! Составить его из заданных качеств, запрограммировать бы только пропорции нужных генов.
...Перед калиткой заскрежетали тормоза, открылась и захлопнулась дверца, женский голос поблагодарил шофера. Где Харальд слышал этот голос?
В самом деле, к чему так поспешно регистрироваться с Лаумой, молоденькой секретаршей директора? Их разделяют двадцать лет. Она ли воплощение счастливого синтеза? Да и вообще это его стремление к идеальному браку — не напоминает ли оно приближение к горизонту: чем ближе подходишь, тем он дальше?..
До сих пор он считал себя неудачником, свою личную жизнь — разбитой, трагичной. Сегодня после отрывочного рассказа Эльвиры Эглите он подумал, что по сравнению с ее переживаниями жаловаться на свою судьбу — просто грех. И еще подумалось: не забывал ли он в своей вечной жажде абсолютного идеала, в борьбе с «сопротивлением материала» о ближних? О живых людях с их живой болью? Эвелина — у нее остался рояль, концертная карусель. А у Юлии? Опять визиты к больным, заботы о заброшенных, одиноких. Не отнял ли он у каждой из этих, в сущности добрых, женщин чего то важного, не дав ничего взамен? Опустошил их, опустошил себя.
Что ожидает его с Лаумой?
Она не скрывала своих симпатий к профессору Даболу. Она по всему институту отыскивала Харальда видимыми и невидимыми щупальцами. И порой Харальдом овладевал страх. Такова ли любовь? Не ее ли это подобие? Как по-разному выглядит то, что мы принимаем за любовь: юношеский порыв и томление, боязнь одиночества, просто увлечение, страсть, жажда материального благополучия и много чего еще.
После первой их близости, снова увлекшей Дабола в омут страстей, Лаума торжественно объявила:
— Я прошла курсы шитья и кулинарии. Я буду для тебя переписывать и стенографировать, водить машину, чтобы ты не тратил на это своих драгоценных сил, чтобы мог выпить в гостях. Я буду блистать в обществе, сумею принять на должном уровне нужных людей.
Что это: обет, условия сделки, декларация из двух разделов? Какой прок тебе во мне, а мне в тебе? Или формулировка очередного эталона: такой и только такой должна быть твоя жена, профессор Дабол!