Ребров знал о космосе, казалось, всё. Иной раз его откровения по этой тематике повергали меня буквально в ступор. Он, например, говорил: «Это очень плохо, что мы в своё время намертво привязали космос к военному ведомству. Вояки алчны, всегда только о своих конкретных проблемах и думают, а на перспективное развитие космоса им наплевать с высокой колокольни. Американцы оказались гораздо умнее нас. Они создали НАСА (Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства) и, в итоге, уже давно оставили нас позади по всему спектру космической проблематики. И чем дальше, тем это отставание будет все разительнее».
В другой раз сетовал: «Понимаете, Михаил, всё покорение Космоса, если исходить из того состояния научной мысли, которого достигли мы и американцы, ну ещё некоторые европейцы, это – всего-навсего возделывание 6 космических соток. А миллиарды миллиардов другой «космической земли», условно говоря, – непаханая целина. И средства нашего космического производства в обозримом будущем (даже если мы сумеем достичь скорости света!) позволят нам «вспахать», дай Бог сотню, другую гектаров. Поэтому всякий «разговор» наш с космосом бессмысленен. Представьте себе, что Юлий Цезарь задал вопрос Космосу, а ответ ему пришёл бы лишь в наше время. И что?»
Перечитав написанное, вдруг поймал себя на мысли: а ведь читатель может подумать, что Ребров был этаким журналистским анахоретом, только писавшим свои статьи и книги и ничем больше не интересующимся. Категорически – ни в коем случае! Сошлюсь опять же на Ярослава Голованова: «Миша не халтурил никогда. Более того, помнится, именно его репортажи были самыми подробными, а за их размеры он получил прозвище "Сикейрос" – в честь мексиканского художника-монументалиста, автора гигантских фресок. И все эти замечательные человеческие качества моего друга дополнялись чувством неиссякаемого юмора. Острить, шутить, разыгрывать – тут Ребров мог потягаться с кем хочешь».
Звонит: «Тёзка, вы мне завтра нужны на полдня по крайне неотложному поводу». – «А в чём дело, дорогой ЭМЭФ?» – «Отвечу вам словами Саахова из «Кавказской пленницы»: завтра всё узнаете». Приезжаю, сажусь в жигули Реброва. Едем в Переделкино к Голованову, который отмечает своё шестидесятилетие. Чувствую себя неловко. Мы, конечно, с Ярославом Кирилловичем давнишние знакомцы, но не до такой степени, чтобы приходить к нему на юбилей без приглашения. Тем более – без подарка. Меж тем Михаил Фёдорович вручает юбиляру какой-то свёрток и просит его встать между нами. «И вот между двумя Михаилами ты должен загадать самое заветное своё желание. И поверь, Ярослав, оно непременно сбудется! Михаилы тебя посетили необычные».
Тот же Глованов годом раньше написал на шестидесятилетие своего коллеги: «Соединяли, Миша, нас/ Редакторов приказы,/ А раз пришел такой приказ,/ Снимаемся мы с базы/ И вылетаем в Тюра-Там,/ В Караганду и прочее,/ Писали разное мы там,/ И складно и не очень./ Нас видел Бостон и Техас,/ Морей его кораллы,/ И руку пожимал не раз/ Нам генерал Шаталов!/ На годы впредь идти готов/ К свершенью новых планов/ С тобою, генерал Ребров,/ Ефрейтор Голованов».
Между прочим, Ребров мог запросто стать генералом. К тому его подвигали не только друзья-космонавты, но даже и многие ответственные военные начальники. Михаила Фёдоровича периодически звали на различные соблазнительные должности, на головокружительные проекты, даже в депутаты Государственной думы. Но он всегда мягко и деликатно отказывался от всех повышений и продвижений. От добра, говорил, добра не ищут. Газету «Красная звезда» он полагал и главным своим университетом, и родным домом. Не многим известно, что Реброву в своё время предлагали даже возглавить военный отдел газеты ЦК КПСС «Правда», где бы он уж точно получил вожделенные для большинства военного люда генеральские лампасы. Отказался. Главная тема в жизни – звёзды космоса – была ему определённо дороже генеральских звёзд.