- Почему же вы не называете этого дворца гранитным? – спросил он, наконец, одного администратора, а администратор, которому англичанин надоел своими докуками, отвечал ему:
- Нельзя этого.
- Но почему нельзя? – добивался англичанин.
- А потому, что это уж так называется, – сказал ему, чтобы отвязаться, администратор.
Англичанин не успокоился. Но вот проходит еще неделя, и вдруг в конце апреля на марсовом поле собираются войска.
- Что это такое? – спрашивает англичанин.
- Майский парад, – отвечают ему.
- Как майский, когда у вас теперь апрель?
- Да уж так, – говорят, – майским это называется.
- Но почему же он не называется апрельским? – А так, не называется и все тут.
Англичанин снова к администратору, а тот категорично:
- Так следует.
Тогда англичанин обратился к обрусевшему соотечественнику. Тот убедился, что их никто не слушает и говорит:
- Видите ли, сэр, в России объяснять – запрещено!
Обрадовался англичанин, ибо хоть какую-то логику увидел.
Так и в приведенном мной примере совершенно отсутствует любая логика, кроме той, что Тютчевым еще сформулирована: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить».
***
«Ах, Миша, вьющиеся волосы!/ Сидит с Татьяной он у стенки/ И шепчет самым подлым образом:/ Не дам бутылку Перестенко».
Это четверостишье написал мне в блокнот покойный уже Вячеслав Лукашевич. По молодости лет он всячески стремился в поэты, но не получилось. Татьяна Быстрова, Елена Гречко, Ирина Юмашева из отдела писем и Людмила Дедова из секретариата были ближайшими моими подругами. Спустя многие годы первая возглавила отдел писем в газете «Труд», вторая осталась в «Красной звезде». У Юмашевой уже другая фамилия – Палюткина, и она до сих пор работает в газете. А Дедова уехала за границу и о ней я ничего не знаю. Александр Иванович Перестенко, работавший в отделе Беляева, был самый лучший мой партнер по шахматам во всей редакции. И бутылок ему я и впрямь проиграл достаточное количество. Мы дружили до самой его смерти.
***
Краснозвёздовский фельетонист (числилась у нас и такая экзотическая должность!) полковник Александр Дровосеков перед выступлением предупреждает:
- Не буду растекаться мыслью по древу.
Специальный корреспондент полковник Александр Сгибнев:
- Было бы чему растекаться.
Редактор отдела иллюстраций полковник Александр Сергеев добавляет:
- А дерево всегда найдется.
***
Идет обсуждение военно-политического обозрения – фирменного блюда отдела иностранной жизни. Его редактор полковник Анатолий Марков интересуется:
- Ну кто еще желает метнуть гранату в наш огород? Милости прошу.
***
В этом же отделе работал полковник Манки Пономарёв. Как известно, имя другого международника Стуруа – Мэлор сконструировано его родителями из Маркса, Энгельса, Ленина, Октябрьской революции. Нашему Пономареву отец и мать придумали имя от Манифеста коммунистического интернационала. Своей жутко-сердитой дикцией он однажды сообщил на летучке: «Этот международный империализм болтается промеж ног у передового человечества».
***
На редколлегии «задробили» материал отдела Военно-Морского Флота. Его редактор капитан 1 ранга Сергей Быстров в сердцах произносит:
- Да что с них взять, одно бздуньё собралось в редколлегии!
Насчет «бздунья» – это Серега в самую точку попал. Громоздкая и неуклюжая редакционная коллегия «Красной звезд» представляла из себя законченный вариант охранительного коллективного идеологического органа – лучшее изобретение советского партгосноменклатурного синклита. Главная ее цель заключалась в том, чтобы «бдить» против любой крамолы. Поэтому семнадцать полковников из редколлегии были заточены исключительно на эту цель. Осторожные в основном ветераны, соревнуясь друг с другом, выискивали намеки, нюансы, тончайшие писки чего-то веселого, свободолюбивого, раскованного. Поэтому ни одного материала редколлегия никогда по определению не могла улучшить – только ухудшить, иной раз до степени дебильной. Единственный человек, который всегда заинтересованно и в целом доброжелательно читал загонные материалы в «Красной звезде», был Николай Иванович Макеев. Что закономерно и правильно: любое издание – это, прежде всего, его главный редактор, которому на фиг нужна редколлегия. Сам я был главным редактором, поэтому знаю, что говорю.