Похожий перекос в обучении наблюдается и у диких орангутанов. К восьмилетнему возрасту, приближаясь к половому созреванию, дочери едят ту же пищу, что и мать, в то время как сыновья придерживаются более разнообразной диеты. Обратив внимание на более широкий спектр ролевых моделей, включая взрослых самцов, молодые мужские особи употребляют даже ту пищу, к которой мать никогда не притронется[73].
Среди диких обезьян-капуцинов в Коста-Рике молодняку необходимо научиться открывать плоды люэи. Внутри плодовой коробочки много питательных семян, которые можно извлечь либо со всей силы ударив по фрукту, либо интенсивно потерев его о ветку. Каждая взрослая самка использует одну из этих техник, которую копируют ее дочери. До конца жизни дочери будут либо разбивать эти плоды, либо скрести, как их матери. На самцов, в отличие от самок, пример матерей не действует[74].
Благодаря исследованиям социального конформизма у других приматов, мы знаем, что особи приобретают привычки от тех, с кем они близки. В основе обучения через наблюдение — привязанность и отождествление[75]. Дочери не только копируют пищевые привычки матери, но также учатся у нее воспитывать детенышей. Ролевые модели молодых самцов сложнее отследить, поскольку обычно у них нет четко определенной отцовской фигуры. Не зная своего родного отца, они следуют примеру взрослых самцов в целом. Так, самки зеленых мартышек предпочитают копировать модели женского пола, независимо от того, насколько успешно те открывают коробку с продуктами, приготовленную учеными. А вот самцы копируют модели обоего пола, особенно других успешных самцов[76].
Молодые самцы любят проводить время с более взрослыми самцами и заниматься с ними совместным грумингом. В Национальном парке Кибале в Уганде подростки-шимпанзе мужского пола завязывают особую дружбу со стареющими самцами. В возрасте от двенадцати до шестнадцати лет подростки больше не зависят от матерей, но все еще не готовы самостоятельно взбираться по иерархической лестнице взрослых самцов. Как и подростки у людей, они находятся между детством и взрослой жизнью. Их лучшие друзья — это самцы в возрасте около сорока лет. Они уже не те, что прежде, и по большей части «удалились на покой» от политики власти. Молодые и старики прекрасно дополняют друг друга. Вышедшие на пенсию самцы ленивы и не представляют опасности, что делает их идеальными образцами для подражания. Анализ ДНК показывает, что пожилые самцы часто оказываются биологическими отцами подростков, которые ищут их компании[77].
Впрочем, интерес к мужским ролевым моделям может возникнуть еще раньше. По всей видимости, детеныши шимпанзе очень тщательно подражают демонстративному поведению взрослых самцов. У каждого самца есть определенный стиль, который включает в себя зрелищные прыжки, хлопки в ладоши, разбрасывание предметов, переламывание веток и так далее. Я знал альфа-самца, который имел привычку несколько минут барабанить по железной двери, чтобы подчеркнуть таким выступлением свою силу. Шум, который он производил, давал понять всей колонии, до чего он могуч. Пока он стучал по двери, самки прижимали к себе свое потомство, так как самцы непредсказуемы, когда входят в раж. После того как самец успокаивался, матери отпускали своих малышей. Часто детеныш мужского пола — но никогда женского — подходил к той самой металлической двери. Вся шерсть на его теле вставала дыбом, и он пинал дверь точно так же, как это делал альфа. Звук получался другим, но детеныш усваивал основную мысль.
Если менталитет приматов «увидел — повтори» побуждает к самосоциализации через копирование ролевых моделей того же пола, значит, концепция гендера применима и к ним. Поведенческие различия между полами могут быть частично обусловлены культурой. Нам нужно больше исследований в дополнение к немногим упомянутым выше, но пора пересмотреть максиму «у каждого вида есть пол, но только у людей есть гендер».
Когда-то наука полагала, что люди гибки бесконечно. Эта идея была особенно популярна среди антропологов, которые традиционно делали акцент на культуре, отодвигая биологию на второй план. В 1970-х Эшли Монтегю описывал наш биологический вид как абсолютно не имеющий врожденных склонностей, утверждая, что «человек полностью лишен инстинктов». Прошу заметить, десятью годами ранее тот же самый Монтегю восхвалял женщин за то, что они по природе своей нежнее и заботливее мужчин[78]. Здесь наблюдается явное противоречие. Нельзя рассматривать человеческий разум как белый лист, на котором культура вырезает гендерные нормы, в то же самое время постулируя естественное различие между полами. Это объясняет, почему Мелвин Коннер, антрополог, согласный с Монтегю относительно женского превосходства, предпочел отойти от его научной мантры «все идет от культуры»: