— Это я понял. Я про гляделки.
— Какие гляделки?
— Говори.
— Ничего не было.
— Так, друг, ты меня заставил рассказать про Дорогушу, а сам чё? Очкуешь?
Убираю ноги с его колен.
— Не очкую, но, — говорить однозначно не хочу.
Почему же? Почему я не скажу, как есть? «В школе у нас есть психолог и социальный педагог в одном лице, его все любят и уважают, а ещё ему за тридцать, и у меня был друг, ему недавно исполнилось шестнадцать (когда я узнал об этом, ему было пятнадцать), и они сосутся (или что ещё) в кабинете психолога, когда никого нет». Прекрасное изложение. Лучшее из возможных. Но о нём противно думать.
Выворачивает.
Насильно сую картошку, потом запиваю. Проглатываю тяжёлый ком.
— Мы разошлись принципами, — отвечаю. И понимаю, во второй раз эта фраза звучит хуже!
Должно быть потому, что я отлично помню, как произнёс её в первый раз.
Нужно придумать новый шаблон.
— Блять, — обидно и гадко.
— Похоже, нелегко, — жалеет Стас. — Погоди, — он звучит так, будто что-то понял, — это ты с ним поссорился летом?
Ужасно хорошая память.
— Мы не ссорились. — Это было холодное одностороннее столкновение.
— «Разошлись», — подбирает слово Стас.
— А что ещё сказать? По-другому… не получается.
Почему я сразу рассказал о Дрочильщике? Почему не молчал? Потому что Дрочильщик не был моим знакомым? Потому что это касалось только меня? Не знаю.
Пробую расслабить мышцы лба.
— Представь, что твой друг оказался геем, а ты геев на дух не переносишь.
— В этом проблема?
— Если бы она была в этом.
Это бы ничего не значило. Однако всё было иначе.
— Пусть тогда твой друг – сраный некрофил, который ебёт трупы каждую ночь, — я начинаю злиться. — Подойдёт всё, что ты не можешь принять. Вот никак.
И никакие мантры тут не помогут.
— А. Вот почему «принципы».
Я лишь киваю.
***
— Итак, зачем мы здесь? — продолжает стучать зубами Стас.
Мы почти добрались до меня.
— За твоим подарком.
— Разве подарок не был угощением?
— Это материальная хрень.
— Еда тоже материальна.
— По-другому материальна.
— Что же это?
— Какой смысл говорить, если ты скоро получишь его?
— Мне интересно. Чего ради я прохожу это испытание.
— Дорогуша моя!
Стас толкает в плечо.
— Ла-адно. Начинается на «эс», заканчивается… — Думаю, сколько букв сказать, чтобы он сразу не угадал.
— Что это? — нагло просит Стас.
— Заканчивается на «дэ».
— Сад? — он рвано смеётся.
— Какой ещё сад? — я смеюсь громче.
— Откуда мне знать? Что пришло на ум, то назвал, — он продолжает. И я.
— Сад я тебе дарить не буду!
— Я больше слов не знаю! А, нет, знаю. Сердцеед? — Стас распалился, вытягивая пресловутое слово с подходящими параметрами.
Я продолжаю угорать. Как бы я подарил человека? Рабство отменили. Ещё хихикаем, прежде чем Стас выдаёт: — СПИД? Тогда понятно, почему ты не можешь подарить сейчас.
— Что?! — я подавился.
— Но ты знаешь, как он передаётся? Друг! У нас, безусловно, отношения крепкие, но не настолько.
— Ты ебанутый!
— И пусть ты волосы отпустил, но к моему идеалу не приблизился!
— Всё, я пошёл. На хер.
Резко разворачиваюсь и топаю от своего дома.
— Нет! Вадим, постой! Я всех «дорогуш» прощу, только не уходи! — слёзно умоляет. — На хуя я сюда шёл? — если бы не смех, который разрывал слова, я бы поверил его жертвенному тону.
Немного орём на улице, перетягиваем друг друга и доходим до моего подъезда.
— Жди, — убегаю домой и возвращаюсь с доской. — Ваш дар, Станислав. — Я протягиваю убого завёрнутый скейт с торчащими подвесками.
Стас смотрит. Долго. Будто ничего не видит в моих руках.
— Блять, бери, — не выношу и трясу подарком.
Он недоверчиво берёт. Взвешивает, крутит.
— Так это – СПИД, — заворожённо говорит и ласкает доску через обёртку.
— Он самый.
— Ты серьёзно?
— Да, я серьёзно, это – СПИД, — шутка уже достала.
— Я про доску. Сколько ты потратил?
— Табу – цену подарков называть.
— А. Мне просто что-то взамен тебе подарить надо.
— Вот именно.
— Ну даёшь, — Стас смотрит на доску, улыбается, но нерадостно. Как-то грустно.
— Тебе не нравится?
— Зависит от рисунка с обратной стороны.
Она была белой. Я написал маркером «Дорогуша». Улыбаюсь. Я не расскажу.
— Что там? — Стас видит. С подозрением уточняет.
— Не голые бабы.
— А если интернет кончится, на что дрочить?
— Сам разбирайся.
Наверное, уже часов одиннадцать. Зимой всегда темнеет так, что не понимаешь, когда пять часов утра, а когда вечера. Где-то пускают фейерверки. Продолжают праздновать, не обращая внимание на время.
— Я у тебя в долгу. Надолго, — всё-таки говорит Стас.
— Не думай об этом, — почти умоляю я.
Если это подарок, значит, можно не заморачиваться над ценой и долгом.
— Я… вообще говорю. За всё то время, что мы знакомы.
— Нет. Нет, нет, нет. Не переводи дружбу в долг.
— Ты смотри, присяду на тебя.
— Я могу потягаться с наркотиками? — задумываюсь.
— Определённо, — сейчас Стас доволен. — Это наркотики тягаются с людьми. При адеквате шансы нулевые. Понимаешь? — он открыто улыбается.
При адеквате с людьми шансы у всех вредностей нулевые. Зачем они, когда с людьми всё хорошо?
Когда с тобой всё хорошо.
— Конечно понимаю.
Болтаем на морозе, ещё смеёмся и расходимся.
Сегодня Стас много улыбался и меньше закрывался рукой. Я считаю, это прогресс. Что-то из «принятия себя». Нужно напомнить ему о крытом парке и загнать туда. Познакомить с местными, дать волю и «отпугнуть» наркотики от него. Усмехаюсь – это почти просто.
Конечно нет, но может сработать.
Ещё Денис. Пока он здесь, получится встретиться пару раз. И я думаю, это то, что надо сделать. Потому что я немного больше других знаю, понимаю его ситуацию. Не то чтобы я чувствовал себя всесильным или властным от этого знания, но есть какое-то убеждение, что сейчас я действительно помогаю. Тем, что рядом, что могу выслушать или что-то сказать. Тем, что я есть я. И только. Удивительно, как это может работать?
Но, судя по Денису, работает.
Ну а Гоша… Я бы не хотел вспоминать о нём. Или об Александре Владимировиче. Даже если «по любви» или обоюдной симпатии… я не нахожу их действиям оправданий. Смягчений. Пусть делают, что считают нужным. «Правильным». И сами с этим разбираются.
Будто моё мнение что-то изменит. Будто мои сильные моральные чувства могут что-то с ними сделать. Нет. Точно нет. Даже за возвращение дружбы, общения, за отсутствие напряжёнки при встрече и молчания весом в тонну, я не приму их. Такое действие для меня – правильное.
За полугодие я понял, что Гоша не был моим костяком в общении с Петей, Данилой и Митей (Вася – исключительный парень). Мы можем общаться без Гоши, но с Гошей не выходит. Никто не хочет трогать синяк. И я избегаю ситуации. Да, так проще. Так привычнее. Пока что ничего больше мне не даётся. И ни о чём больше я не думаю.
Но даже при таких условиях я доволен. Не всё гладко и мирно, но я чувствую себя в седле.
Я возвращаюсь домой. Полный сил и удовлетворённый вечером.
Я готов снова стоять напротив старика, говорить свои слова, в которых больше всего уверен, и чувствовать себя победителем. Вне зависимости от исхода стычки. Я готов к новым сообщениями от Коли, сейчас я думаю, что смогу ответить, даже если не сразу, и я продолжу общение с Денисом, пусть и не всегда бывает легко.
Я просто чувствую, что готов к тому, какое неопределённое будущее меня ждёт.
А это будущее находится в каждом «завтрашнем» дне.