Работали в две смены, меняясь каждый час. Одни залезали на сваи и выпиливали электрической пилой «замки», а другие грелись у костров, разведенных прямо на льду речки. Крутой берег немного защищал от ветра.
У Валерия дело совсем не клеилось.
Из непослушных на морозе рук часто вываливалась пила и падала вниз. То и дело приходилось слезать за ней.
— Ты побегай и руками помаши. Вот увидишь — согреешься, — подбадривал сверху Николай.
Валерий молча поднимал пилу и снова лез на сваю. В казарму приходил в подавленном настроении, молча раздевался и засыпал сразу же, как только доносил голову до подушки.
Но однажды Зорин возвратился с работы бодрым, отогрел руки около круглой, обитой черной жестью печки и, к удивлению всех, не лег спать. Согревшись, вышел на улицу и направился к штабному бараку. Найдя дверь заместителя командира батальона по политчасти, постучал. За столом сидел полнолицый майор с седеющими волосами.
— Разрешите, товарищ майор? Рядовой Зорин.
Майор внимательно посмотрел на вошедшего.
— Зорин? Это вы ребят дорогой веселили?
— Так точно! — вытянулся Валерий.
Майор оживился:
— Мне о вас рассказывали. Молодец!
Лицо Валерия просветлело.
— Так вот, я в ансамбль хотел…
— Ансамбля у нас нет, — мягко перебил его майор, — а свою художественную самодеятельность при батальоне мы создадим и руководитель уже есть. Консерваторию в Ленинграде закончил. Теперь надо способных хлопцев подобрать, вроде вас. Вы тоже учились?
— Нет, — упавшим голосом произнес Валерий, — так я… после работы.
— Не беда, — подбодрил его майор, — и здесь вы после работы будете заниматься. Времени хватит.
Зорин опустил голову. Мечта об ансамбле провалилась.
— «Нашли дурака, после работы, — думал Зорин, возвращаясь в барак. — Что я им, двужильный?»
На другой день Валерия положили в санчасть. Поморозил ноги. Почти всю зиму с небольшими перерывами Зорин пролежал в батальонной санчасти. На работу его больше не посылали, заставляли топить печки. Он побледнел, похудел, и Николай жалел его. Не помогало Зорину ни усиленное питание, ни богатые посылки с продуктами из дому. Врачи стали подозревать у него заболевание легких. Хотели отправить в окружной госпиталь, но Валерий запросился домой. В их городе есть знакомый профессор, который лечит туберкулез. Вот если бы отпустили домой.
В апреле Колосов провожал своего земляка до станции. Дорогой наказывал передать привет знакомым в депо, по-дружески советовал беречь себя. Зорин вдруг остановился.
— Ладно, Коля, возвращайся. Дальше я сам донесу. Спасибо.
— Ты же слабый. Тяжело тебе, — возразил Николай, не отдавая чемодана, но, взглянув на Зорина, замолк. Многие безнадежно больные ведь не любят, когда напоминают им о их беспомощности.
— Ты что, жалеешь? — усмехнулся Зорин. — А мне тебя жалко. Долго тебе еще здесь припухать.
— Припухать? — удивился Колосов. — Мне здесь не тошно. — И видя, что Зорин в сомнении покачал головой, заговорил убежденнее: — Скоро батальон паровоз получит — на него перейду. Домой с правами приеду.
— Хочешь, посоветую, как отсюда выбраться?
— Как? — Колосов поставил чемодан на дорогу.
— А вот слушай. Ты думаешь я больной? Дудки. Я врачей все время темнил.
Колосов удивленно поднял брови.
— Чего на меня уставился? Непохож я на здорового? — усмехнулся Валерий. Он с удовольствием, до хруста в суставах, потянулся и показал на большое кряжистое дерево, что росло у дороги. — Я такой же больной, как этот кедр. А что худой, беда небольшая. Мясо нарастет, были бы кости.
Николай чувствовал, как наливается кровью лицо и темнеет в глазах. Сдерживая себя, он с презрительным спокойствием посмотрел Зорину в глаза, смерил его взглядом с ног до головы и выдохнул:
— Подлец!
И повернувшись, зашагал обратно.
Но Зорин нагнал его, забежал вперед и загородил дорогу.
— Ты что, поверил? Я же пошутил! Это капитан один рассказывал, со мной вместе лежал в госпитале. У них такой мудрец нашелся. Сразу разоблачили. А я действительно больной. Видишь?
Он тяжело и сухо закашлял. На глазах выступили слезы.
— Коля! Неужели донесешь на меня? Вернут, родных не увижу. Умру здесь.
Николай сплюнул под ноги:
— Уйди, гад, с дороги, а то последний дух из тебя вытряхну. Ну!
В казарме, кроме дневального, никого не было. Николай лег на кровать.
«Каков гад! Больным притворялся», — злился про себя Николай.
Но через несколько дней забыл о Зорине.