1
Не знай читатели Грэма Грина прежде всего как романиста, он сохранился бы в их памяти как талантливейший литературный обозреватель, кинокритик и эссеист ХХ века. Рецензируя первый том монументальной биографии Генри Джеймса, принадлежащей перу Л. Эделя, Грин с присущим ему проницательным остроумием заметил:
В каком-то смысле этот том является пробным камнем, поскольку материалы для него по большей части почерпнуты у самого объекта исследования, в его неотразимо обаятельных и полных лукавства книгах «Маленький мальчик и другие» и «Записки сына и брата». Мистер Эдель, человек весьма компетентный и лишенный благоговейного трепета перед своим героем, умело проникает сквозь созданную им дымовую завесу, не позволяя Джеймсу раствориться в сиянии его писательской славы.
За подобной же дымовой завесой всю жизнь таился и сам Грэм Грин, лишь иногда позволявший любопытным журналистам, а впоследствии и биографам бросить беглый взгляд на те или иные события своей личной жизни (будь то душевные травмы или безрассудные поступки, вроде игры в русскую рулетку) — и не дававший угаснуть интересу публики к собственной персоне. Завершается вышеупомянутая рецензия словами, которые сегодня вполне могут быть отнесены и к самому Грэму Грину. Полагая, что Эдель продолжит жизнеописание Г. Джеймса, и размышляя о том, как непросто будет биографу осветить зрелые годы писателя, который и сам скупился на слова, когда об этом заходила речь, Грин говорит:
Именно этот период жизни Генри Джеймса, скрытый за фасадом его общественной деятельности, <...> изобилует неясностями, напоминающими зачехленную мебель в роскошном особняке. Однако вскоре вспыхнет свет, покровы будут сдернуты, и даже сам автор, который с такой невероятной истовостью раскапывает тайны в романе «Священный источник», не сможет предъявить претензии своей серьезной и добросовестной ищейке, случись ей обнаружить то, о чем, по его мнению, не принято говорить вслух.
Однако сам Грэм Грин не проявил подобной снисходительности к сыскной работе биографов, которые со временем взялись и за него. Впрочем, к началу 70-х годов он, похоже, согласился с мыслью (или поддался уговорам семьи), что лучший способ отвадить непрошеных следопытов — это самому заказать авторизованное жизнеописание. Официальным биографом был избран Норман Шерри, автор двух научных трудов о Джозефе Конраде, которые Грин прочел с восхищением. Для Шерри, преподававшего тогда английскую литературу в ничем не примечательном университете города Ланкастера, это стало столь же ярким событием, каким бывает в жизни провинциального актера неожиданное приглашение на ведущую роль в голливудской киноэпопее.
Поначалу казавшийся подарком судьбы заказ Грэма Грина впоследствии обернулся проклятием, чтобы не сказать распятием, для Нормана Шерри. Взяв на себя непосильный труд повторения всех путешествий Грина (который был одним из самых непоседливых писателей XX века), Шерри перенес много испытаний и невзгод: и временную потерю зрения, и жестокую дизентерию (настигшую его в той же мексиканской деревушке, где ею некогда мучился и сам Грэм Грин), и чуть не стоившую ему жизни загадочную тропическую болезнь, вследствие которой ему удалили часть кишечника (как не вспомнить тут зловещие слова чиновника из «Сердца тьмы» Дж. Конрада: «Людям, сюда приезжающим, не следовало бы иметь никаких внутренних органов » {{Перев.с англ. А. Кривцовой. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, * прим. перев.)}}). Пришлось пожертвовать биографу и штатной университетской должностью, причем гонорара, который бы покрыл его финансовые потери и издержки, он так и не увидел: согласно недавнему отчету в «Паблишерз уикли» (от 27 февраля 1995 года), своим издателям он остался должен 78 тысяч фунтов.
Что же касается Грэма Грина, то он и сам испытал немало неудобств от затеянного им предприятия и, по признанию Шерри, соглашался на интервью с опаской и нечасто. Он тщетно пытался поставить пределы свободе исследователя и как-то даже сделал вид, что и вовсе не заказывал ему столь подробного и тщательно документированного труда. Из уст Грина прозвучало довольно-таки обескураживающее пророчество, которому, по большей части, суждено было сбыться: он успеет прочесть первый том своего жизнеописания, но второго — так и не увидит, а до третьего не доживет и сам биограф. Почти тогда же, когда писатель засадил за работу Нормана Шерри, он подружился с Леопольдо Дураном, испанским священником и университетским преподавателем, специалистом по английской литературе, который посвятил свою докторскую диссертацию религиозным подтекстам в романах Грэма Грина. Писатель подвигнул Дурана на запись их бесед во время совместных поездок по Испании, явно надеясь превратить его в своего Босуэлла {{Джеймс Босуэлл (1740—1795) — английский писатель-мемуарист, прославился книгой «Жизнь Сэмюэла Джонсона» — жизнеописанием известнейшего критика, лексикографа, романиста и эссеиста.}}, чьи восторженные свидетельства станут противовесом «объективной» биографии Нормана Шерри.
Леопольдо Дуран вспоминает, что Грин всегда мрачнел при упоминании о книге, над которой трудился Шерри, и советовал ему избегать «самозваного биографа по имени Моклер». Когда в 1989 году Энтони Моклер стал печатать главы своей биографии Грина, намереваясь тем самым обскакать Нормана Шерри, герой обеих книг прекратил незаконную публикацию с помощью судебного преследования. В апреле 1991-го, через три года после смерти Грина, Моклер выпустил в свет новую редакцию приостановленного писателем исследования, и одновременно Майкл Шелден, американский ученый, автор книг о С. Коннолли {{Сирил Коннолли (1903—1974) — английский писатель.}} и Дж. Оруэлле, опубликовал одну из самых разоблачительных литературных биографий нашего времени, переполненную такими подробностями, о которых действительно не принято говорить вслух.
На фоне всего этого копания в грязном белье покойного писателя рассказанное Шерри представляется нам весьма достоверным отчетом о противоречивом жизненном пути Грина. Как-то раз, провожая Шерри на вокзал после одного из интервью, Грин поделился с ним слухом о том, что его жена Вивьен намеревается писать книгу о проведенных в супружестве годах:
Грин сказал мне об этом и, изобразив на лице полное отчаяние, тонким голоском пропел песенку из старой оперетки: «Брось на гроб старикана землицы, хватай перо и валяй пиши». Голос его прозвучал столь печально, что я застыл от смущения, почувствовав себя невольным свидетелем его страдания.
По выходе в 1989 году, еще при жизни Грина, первого тома написанной Шерри биографии (1904—1939 гг.) писатель и сам, должно быть, пытался понять, подпортила или же укрепила его репутацию эта санкционированная им книга и сотрудничество с ее автором. Прежде всего она запомнилась двумя, отнюдь не лестными для ее героя, особенностями. Во-первых, в ней вскрывалась причина его одержимости идеей измены и предательства. Разумеется, Грин и сам писал о том, что впервые познал их в Беркампстедской школе, где его нередко задирали однокашники и где он пережил немало унижений и страхов, причем страдания его усугублялись тем, что в извечной войне между учителями и учениками, столь характерной для подобных заведений — а директором школы служил его отец, — он становился то на одну, то на другую сторону. Однако Шерри, с его неутомимым упорством и изощренной въедливостью, удалось докопаться до все объясняющего факта: нарушив неписаный кодекс чести, Грин как-то раз выдал своего мучителя, мальчишку по имени Картер, которого незамедлительно исключили из школы. Подобного рода предательство, всплывшее на поверхность в первом же написанном им романе «Человек внутри» (1928), будет тревожить творческое воображение писателя всю последующую жизнь.
Другая запоминающаяся черта — это тщательно документированный (со ссылками на дневники и переписку) рассказ о необычайно яркой эмоциональной и сексуальной жизни Грэма Грина, особенно в пору его ухаживания за Вивьен Дейрелл-Браунинг и женитьбы на ней. Эта же история — в более сжатой форме, но с новыми подробностями — приводится и в книгах Шелдена и Моклера.
Еще будучи студентом Оксфорда, Грин стал редактором журнала «Оксфорд аутлук» и в февральском выпуске за 1925 год поместил статью о сексе, религии и кинематографе, которая имела для него весьма серьезные и неприятные последствия. Начиналась она словами: «В большинстве своем мы непомерно сластолюбивы. Мы мечемся между церковью, где поклоняемся Деве Марии, и публичным домом с продажными девками; мы скалим зубы над сальными стишками и анекдотами. Подобное извращение полового инстинкта оказывает тлетворное влияние на все искусство в целом и в особенности на кинематограф и театральную сцену». Само собой разумеется, Грин был выпестован англиканской церковью, однако в ту пору был неверующим. Некая молодая сотрудница оксфордской издательско-книготорговой фирмы «Блэкуэлз», недавно перешедшая в католичество, обратилась к автору статьи с письмом, где упрекала его в неправильном употреблении церковных терминов при обсуждении католического культа Девы Марии. Грин пригласил Вивьен Дейрелл-Браунинг на чашку чая, а затем сводил в кино на фильм «Безрадостный переулок» с Гретой Гарбо в главной роли.