Эту снежную зимнюю сказку расскажи сегодня вновь!
========== Лебедь и ворон ==========
Комментарий к Лебедь и ворон
Лесьяр ― Ярым оком
https://music.yandex.ru/album/4079690/track/33360579
Хэдканоны вообще зашкалили.
Я пойду-войду в туман…
Он клубится у самых крепостных стен, окружающих обманчиво-тонкую, высящуюся на обрывистом берегу озера башню. При первом взгляде она кажется одиноким форпостом, зачем-то возведенным в глухом лесу давно покинувшими его гэльскими королями. Но ее стены, оплетенные темно-зеленым плющом, выросли здесь всего два десятилетия назад, и подпалины на ее кладке оставлены не яростными атаками врагов, а постоянными тренировками неловких учеников. Это не крепость и не форпост. Это школа.
Кинусь в море-океан…
Он бьется о выступающие из глубины скалистые рифы, накатывает на белый песок под отвесным берегом, увенчанным мраморной короной королевского замка. Тот высится здесь уже больше восьми столетий, словно замерший на вершине скалы коршун, всегда готовый сорваться в полет против врага. Следит дюжинами сверкающих на солнце окон за непокорными волнами и шепчущим что-то над ними лесом. Слушает звон клинков, каждое утро звучащий на истоптанном ристалище, и песню лютни в пальцах той, что зовется прекраснейшей из королев этой земли. Королевы, что живет любовью к своему королевству.
Ярым оком на беду
Сквозь крапиву, лебеду.
Беда приходит с севера. Поднимает стену щитов и венчает ее топорами на длинных ручках. Рождается изморозью в самый разгар лета, и полевые цветы первыми задыхаются под ее натиском.
Пеплу-ветру прикажу…
Она прячется в тумане, следя за поступью завоевателей глазами верного ворона. Ненавидит этот туман, поднимающийся по одному слову слуг Вороньей Королевы, пусть и сама не гнушается прибегать в час нужды к древнему гэльскому искусству. Она носит на груди распятие в знак своей преданности вере новых королей ― отрицает всё, что могло бы роднить ее с захватчиками-данами, ― и знает, что каждый раз при виде этого креста в янтарных глазах Зверя Мерсии рождается сожаление. Она не просит его жалости. Отверженная любовь горчит на ее губах пеплом погребального костра, унесшим его последнюю женщину. Она могла бы заменить ее. Но он не слышит. Раз так… то ей не нужна любовь и вовсе. Только мудрость.
Я пойду-войду в ручей…
Она стоит по колено в ледяной, принесенной с гор воде и не решается сделать шаг на покрытый инеем берег. Река плещется вокруг колен, лижет отвороты сапог, кольчуга давит на отвыкшие от нее плечи, и на той стороне… больше не ее земля. Ее руки не дрожат, и ресницы не прячут вдруг ставшую такой бесполезной сталь глаз. Она знает, что на той стороне… ни осталось ни одной живой души. Она могла бы поднять все паруса и умчаться далеко на восток, на одиноко затерянные среди синих вод острова и дальше, в край падающих звезд. Она не двигается с места.
Брошу в воду я тоску,
Приложу росу к виску.
Она сжигает свою любовь вновь и вновь в пламени незатухающих свечей. Читает один свиток за другим, вычерчивает одну дюжину рун за другой, творит одно заклятье за другим, но так и не может спалить это чувство дотла. Рыжий Зверь уходит в новый бой, и она не закрывает тяжелый гримуар, пока не слышит во дворе ― в кольце окружающих единственную башню стен ― знакомые шаги и звон прячущегося в ножны, закаленного в драконьей крови клинка. Она знает, что проснется наутро с тяжелой головой, совсем не готовая нести обретенную мудрость ждущим ее ученикам. Знает… что он не поймет ее молитв Единому Богу. С каждым годом пропасть между ними становится всё глубже.
Знала, что собьюсь с пути ―
Пропасть в брод не перейти.
Дни в ее королевстве становятся всё короче. Идущая с севера буря заметает проложенные в полях тракты и протоптанные в лесах тропинки. Сковывает сизым льдом рвущиеся из берегов реки и звонкоголосые ручьи. Терзает заледеневшие яблочные ветви в садах белокаменного замка. Птицы кричат о черных тенях, рыщущих по ночах в заметенных снегом лесах. Дриады плачут под ударами невидимых королеве топоров. Она приказывает собрать в стенах белого замка всех, кто способен поднять оружие. И дать Северной Ведьме последний бой. Она не знает, права ли, но не посмеет бежать.
Приведи его ко мне
Ярым оком!
Погребальный костер пылает вновь, и она кричит и воет от ужаса в сотне миль от него. Сколько бы ни минуло лет, сколько бы дочерей ни родила она мужу, носящему точно такое же распятие на груди, сердце ее рвется за языческим пламенем Зверя Мерсии. Верный ворон прячется среди ветвей, глядя на поднимающийся к небу дым, и она падает на колени в своей ― их ― башне, когда спускающийся навстречу дыму туман обретает очертания другой женщины. Она царапает пальцами каменный пол, взывая к нему в своих молитвах ― Годрик, Годрик, Годрик! ― но так и не слышит в ответ призрачного «Ровена». Она знала, что так будет. Еще когда выбрала путь христианства, отказав себе в языческом посмертии. Туманы Авалона не откроются перед ней. Она и не хочет этого. Она молчит, когда верный ворон садится ей на плечо, сжимая в когтях пряди ее подернутых сединой белокурых волос. Ей нужно прочесть еще несколько книг. Нужно больше знаний. Больше… мудрости. Когда умерла ее последняя надежда на любовь.
Я прикинусь полыньёй,
Волчьей ягодой-травой.
В отблеске последних солнечных лучей золото ее волос пылает рыжим пламенем драконьего дыхания. Кровь Гейла, Победившего Дракона, всё еще сильна, всё еще кипит в жилах его потомков, увенчанных алозубым королевским венцом. Ей не победить в этом бою, ее королевство разбито на тысячи ледяных осколков, но она лишь салютует мечом в ответ на насмешливое «Здравствуй, Лилиана». Не отвечает. Слишком много чести для Северной Ведьмы. Она больше привыкла танцевать на пирах и пить сладкое нарнийское вино, но сегодня на мраморных плитах замка звенят в вальсе смерти стальные каблуки латных сапог, а на языке горчит кровью из потрескавшихся от мороза губ. Она даст этот бой, потому что ничего другого уже не осталось. Потому что королевы уходят, не склонив головы.
По следам твоим пройдусь….
Под конец Ровене не остается ничего, кроме памяти. Ничего, кроме книг и редкого прикосновения к стене, хранящей в каменной глубине детский смех и грозный львиный рык. Ничего, кроме печали в таких же усталых глазах Хельги. Их башне суждено вырасти в прекраснейший из замков, но они этого не увидят. Им кажется… что их башня лежит в руинах. Салазар покинул их первым ради нечеловеческого могущества. Годрик ушел в блеске славы, не дожидаясь, когда уже не сможет поднять клинок на защиту Альбиона. Согнувшаяся от старости Хельга сжигает на погребальном костре мужа и старших дочерей, погибших в очередном бою, и точит под треск пламени затупившийся топор, чтобы наконец повернуть его против собственного народа. Ровена хоронит в глубине бескрайнего леса свою единственную дочь, совершившую ту самую ошибку, от которой Ровена бежала всю жизнь. Ровена слишком мудра, чтобы умереть из зависти или любви. Ровена… завидует этому. Уже не может вспомнить ни того, как звучал его басовитый смех, ни того, как вспыхивали темным пламенем янтарные глаза за мгновение до того, как в его руках рождался Адский Огонь. Но завидует. И душит это чувство вновь. Даже его любимое заклятье обращается против нее. Она уходит иными тропами, согласная даже на Ад, лишь бы наконец забыть и эту любовь.