— Я подумал, что, скорее всего, мы сможем сыграть в теннис, — ответил он, передразнивая предложение, которое она делала раньше. И тут он решил заняться ею всерьез. Он не будет милосердным и не станет давать поблажки с оглядкой на ее пол и человеческие силы. Она принадлежала ему, здесь и сейчас, и он собирался овладеть ею единственным способом ему дозволенным.
— En garde[14], моя милая Грейс, — предупредил он. И тут же напал.
Девушка едва успела вздохнуть, как он атаковал. Деревянные мечи ударялись друг об друга, она и Алексиос вели бой на ринге.
Своей внешностью — невероятно мускулистым телом, глубокими голубыми глазами и золотыми волосами, касающимися его плеч при ходьбе, — он напоминал викинга-мародера, напавшего, чтобы украсть деревенскую девушку.
Везучую деревенскую девушку.
«Подожди. Нет. Сконцентрируйся. Сопротивляйся викингу. Э… атлантийцу. Ведь у тебя же есть гордость, девочка».
Иногда ей удавалось заставить его защищаться, но когда это происходило, она замечала в его глазах едва сдерживаемую насмешку. Он играл с ней, и это просто доводило ее до безумия.
Хуже того, какие бы безумные намерения у него не были, чего бы он ни пытался достичь постоянно к ней прикасаясь, это сработало. Он настолько отвлек ее, что она не могла думать о стратегии, а лишь била куда попало, как новобранец.
Он отражал удар, а потом ударял в ответ. Делает вид, что только собираешься ударить с одной стороны, но он лишь парирует удар с другой, разворачивается и снова касается ее. Целует в шею. Дотрагивается до волос.
Она даже дышала тяжелее, чем при обычной схватке, а он даже не запыхался. Всё он виноват. Всё он.
Он воспользовался тем, что она отвлеклась, и снова сделал обманный выпад влево. Она легко парировала, но то был лишь трюк, чтобы завлечь ее в ловушку. Он двигался так быстро, что она не заметила, вдруг прижал ее к себе, ее грудь врезалась в его грудь. Бросив меч на землю, а он теперь уже свободной рукой распустил ее волосы. Тяжелая коса опустилась вниз, разрушив прическу, и он стянул шнурок.
— Почему ты прячешь такие волосы? — спросил он тихо, хрипловато. Словно находился в спальне. Она попыталась ответить, но у нее пересохло во рту, и она не могла выговорить ни слова.
Он опустил другую руку к ее попке и притянул еще ближе к себе, так что она явно почувствовала твердость возбужденной плоти. Она также ощущала, что он что-то делает с ее волосами, но не обращала особого внимания, пока он не распустил косу. Волосы упали между ними, он намотал их на руку.
— Знаешь ли ты, сколько я фантазировал о твоих волосах? Самые яркие и чувственные фантазии, которые у меня когда-либо были? Я видел в мечтах, как твои волосы рассыпаются по подушкам, эти замечательные темные волны на атлантийском шелке. О том, как твои кудри прикоснутся к моей груди, когда ты оседлаешь моё обнаженное тело. О том, как я погружу в них руки, овладевая тобой сзади. Знаешь ли ты, что со мной делаешь?
Он склонился к изгибу ее шеи и глубоко вздохнул. От его дыхания она почувствовала возбуждение, колени ослабли, а меч выпал из ее внезапно потерявших чувствительность пальцев.
— Ты…я… — она не могла думать. Не могла думать связно, а потом еще и высказывать то, что думала. Она лишь стонала, когда он открыл рот и нежно прикусил место, — там, где шея переходила в плечо.
Ее руки сами потянулись к нему и обняли за шею. Она прижалась к нему еще крепче, лишь ее хлопковый лифчик и тонкая футболка остались между его грудью и ее твердыми сосками.
Но даже этого было слишком много. Она хотела, чтобы он был обнажен. Она сама хотела раздеться.
Грейс, наконец, поддалась тому тайному желанию, которое она испытала, когда впервые увидела его входящим в комнату в Сент-Луисе. Девушка зарылась руками в роскошные, золотые волосы, и от ощущений, которые она испытала, Грейс едва ли не застонала. В его волосах было так много оттенков, что одно лишь название «золотые» не отдавало им должного. Шампанское и солнечный свет; золото, бронза, медь. Он напоминал ей дикого кота из джунглей, которого, в самых буйных фантазиях, лишь она одна способна приручить.
Дикий атлантиец, которого только ей под силу приручить.
Если бы только это было правдой.
— Ты такой красивый, — прошептала она.
Он поднял голову и посмотрел на нее: на его лице появилось мрачное и отталкивающее выражение. Он впервые не пытался скрыть левую половину лица, покрытую ужасными шрамами.