Глава 7. Они обладают некоторыми познаниями в анатомии, и ты даже не почувствуешь, когда они вырвут у тебя сердце
У дома меня ждал сюрприз в лице Джозефа И. Синклера.
– Проснулись? – приветливо спросил инспектор.
Я похолодел.
– Как спалось? – поинтересовался полицейский.
Я покрылся испариной.
– А у меня хорошие новости! – улыбнулся Синклер, – мы нашли убийцу.
Я пошатнулся и чуть не упал в обморок. «Бедная мамочка, – пронеслось в голове, – теперь ей точно не уйти от виселицы».
– Его зовут Самуил Джексон, – продолжил Синклер, – маляр. Пришел с повинной. Суд это, конечно, учтет.
Видимо, на моем лице отразились обуревавшие меня мысли, потому что инспектор добродушно похлопал меня по плечу и сказал:
– Я знаю, кем для Вас был доктор Паркер. Не переживайте так. Убийца понесет заслуженное наказание.
– А если это не он? – выдавил я.
– А кто? – спросил инспектор, и взгляд его глаз сразу стал подозрительным и настороженным.
– Ну, не знаю, – промямлил я, – может, штукатур… или… плотник…
– Не усложняйте, Питер!
Синклер пожал мне руку и растворился в толпе, спешивших на работу дублинцев. Мне тоже надо было зайти на работу. Между прочим, я служу машинисткой у одного не самого плохого автора. Он уже с начала года сочиняет роман с каким-то английским названием.
Я печатал для Стивена несколько глав. Видимо, из середины, так как ничего в них не понял. Речь в главах шла о некоем инженере (фамилию забыл), который обнаружил, что в его городе действует шайка шарлатанов, выдающих себя за добрых волшебников. А сами добрые волшебники уже давно заперты в подвале фабрики, занимающейся выпечкой хлебобулочных изделий. Главному герою помогает глухонемая дочь владельца фабрики и сумасшедший инспектор полиции, сидящий в психбольнице. На протяжении двух глав инженер и его глухонемая возлюбленная роют подкоп. Куда они роют подкоп – я так и не понял. Параллельно происходит объяснение в любви. Инженер (как сейчас помню) показывает на себя, потом на девушку и закрывает глаза. В ответ глухонемая показывает на инженера, потом на другого инженера (откуда взялся этот другой – тоже неясно) и закрывает глаза. Тогда герой показывает на возлюбленную, потом на другого инженера, следом – на себя, подпрыгивает и закрывает глаза. Девушка тоже подпрыгивает, потом приседает, показывает на себя, еще раз на себя и закрывает глаза. С закрытыми глазами она показывает на другого инженера, топает ногой, хлопает в ладоши и говорит: «Вот так-то».
Допечатав до этого места, я спросил Стивена, что он имел ввиду, когда писал, что девушка – глухонемая? Стивен ответил, что этот дурацкий вопрос ему уже задавали, и отвечать на него вновь он не собирается.
***И, правда, задавали. См. часть 1. гл. 7.***
Андрюса я нашел в кафе. Мой друг разговаривал с каким-то бородатым мужиком, кокетливо жмурился и смеялся звонким детским смехом. Увидев меня, Андрюс очень обрадовался, и сказал что-то мужику, от чего тот покраснел, как рак… Раки… Раком. Отчего тот покраснел раком и остался стоять с разинутым ртом. Андрюс подошел ко мне, мы сели за свободный столик и заказали кофе.
– Нашли убийцу Паркера, – глухо сказал я.
– И кто он?
– Самуил Джексон, маляр.
– Маляр? – переспросил Андрюс и задумался.
– Нет, – наконец, произнес он, – маляра что-то не припомню. Штукатура знал, плотника знал… маляра не знал.
– Он сам пришел, – сказал я, – пришел и говорит: так мол и так. Убил старикашку! Вяжите меня, сажайте…
– Вот что значит – совесть замучила, – пылко воскликнул Андрюс, – Питер, а ты бы так смог?
Меня бросило в дрожь.
– Что ты имеешь в виду? – сдавленно пробормотал я.
– Я имею в виду, что, предположим, ты убил доктора. И вот, значит, ты его убил, и с каждым днем чувствуешь, что не можешь так дальше жить. Тебе снятся кошмары, в которых ты раз за разом повторяешь свое преступление, на улицах тебя преследуют призраки, ты доходишь до ручки, бежишь в полицию и говоришь: «Это – я!» Смог бы ты так?
Если бы Андрюс знал, как он был недалек от истины.
– Не знаю, – честно ответил я, – а вдруг посадят!
– Конечно, посадят! – кивнул приятель, – а, может быть, даже казнят. Но представь, сидя на электрическом стуле и провожая взглядом идущего к рубильнику негра, ты тихо прошепчешь: «Господи! Спасибо тебе, что наставил меня на путь истинный. Что не дал прожить еще пятьдесят лет, каждый день из которых я думал бы об ужасном факте из собственной биографии, спасибо, что привел меня на этот благословенный стул всего за какой-то месяц! Что бы я без тебя делал, Господи?!»
Андрюс закончил и внимательно посмотрел мне в глаза. Под его взглядом по моей спине забегали мурашки, и отказала правая нога.
– Андрюс, – заикаясь, пробормотал я, – а ведь этот маляр, он не…
– Молчи! – воскликнул Андрюс и вдавил свою ладонь в мои зубы. – Я – честная девушка. Может, и падшая, но честная. Я ничего не хочу знать. Мне это просто неинтересно. Начхать мне, в общем.
С трудом мне удалось оторвать руку Андрюса от своего лица.
– Не хочешь – как хочешь! – сказал я; тебе, кстати телеграмма.
По мере чтения, Андрюс все больше мрачнел, и, наконец, совершенно мрачный, положил листок на стол и сказал: – Говорили мне родители, ходи, Андрюс в школу, читать научишься! А я ни в какую. Что там?
– Ага, – ознакомившись с содержанием послания, произнес Андрюс, – Питер, ты не представляешь, что за человек – мой отец.
– Что? – спросил я.
– Что – что?
– Ну, что за человек?
– Да, не знаю, человек как человек.
Андрюс замолчал и уронил голову на стол, опрокинув чашку с кофе.
– Как он пил! – вдруг крикнул он,– отец пропил все. Вот, веришь, даже мою коллекцию надувных мужчин. Даже мамину шаль, которой мы затыкали щели в окнах. Даже кепочку моего младшего брата. Как бедняжка рыдал. Бывало, сядет на пол, ручкой по голове вот так – хлоп, а кепочки – нет. И сразу в слезы. Маленький. Жалко.
Понятное дело. Маленький. Жалко…
– Не расстраивайся, – попытался я успокоить приятеля, – может, твой отец правда бросил?
– Бросил? – саркастично произнес Андрюс. – Да пока существует эта гребаная «Coca-Cola», а по телевизору объявляют о новых призах под пробками, отец пить не бросит. Это уж как пить дать.
– Дать? – спросил я.
– Что дать?
– Пить дать?
– Да я пока не хочу, – сказал Андрюс, – а воскресенье это когда?
– Завтра! – ответил я.
– Ну, ладно, Пит, я пошел.
Андрюс встал из-за стола и, наклонившись к моему уху, так, что я почувствовал запах дорогой туалетной воды, прошептал:
– Если тебе будет что-нибудь нужно (а я знаю, каждому иногда бывает что-нибудь нужно), ты знаешь, где меня найти.
– Где? – спросил я, но Андрюс уже вышел из кафе.
«Какой он милый, добрый, славный, – с теплотой думал я, – если бы он еще меня любил… Но как можно любить человека, руки которого по локоть в крови?! Я его недостоин. Да и он меня, в общем-то, недостоин: я же не сплю с мужиками за деньги. Тут, главное, выяснить, кто кого сильнее недостоин.»
Выйдя из кафе, я решил пойти в полицию и во всем признаться. Решение я принял тогда, когда думал об Андрюсе и о той жизни, что могла бы ждать нас в Дублине или где-нибудь еще. «Пока на моей совести грех, не может быть и речи о счастье с любимым человеком» – думал я, быстрым шагом пересекая улицу на красный свет. За этическими размышлениями я как-то забыл о том, что признаваться мне, в сущности, не в чем. Нет, конечно, были вещи…
Три года назад я украл из табачной лавки пачку «Marlboro», и меня до сих пор не поймали. Еще раньше, года за полтора до преступления в табачном магазинчике, я нашел на улице булыжник с пятьюдесятью семью долларами, присвоил себе и опять-таки остался безнаказанным. Так что, признаваться было в чем. Другое дело, интересуют ли эти факты дублинскую полицию?