Подойдя к участку, я почувствовал тошноту, головокружение и запах спирта, доносившийся из соседней аптеки.
«Будь что будет!» – пробормотал я и вошел вовнутрь.
Глава 8. Они отрывают ноги только тогда, когда считают, что без ног тебе будет лучше
В помещении стоял застарелый запах табака и пота, к которому примешивался какой-то странный аромат. Позже я догадался, что так пахнет засохшая кровь. Первый, кого я встретил в участке, был вездесущий инспектор Джозеф И. Синклер.
– Питер! – воскликнул он, – какими судьбами?
Я покрылся испариной и промямлил что-то типа:
– Да, вот, шел, смотрю – дверь…
Не дослушав, Синклер взял меня под руки (я всегда чувствовал в копах склонность к гомосексуализму) и провел в свой кабинет. Кроме нас в комнате оказался еще один человек. Незнакомец был мужчиной низенького роста, с воспаленными глазами, оттопыренными багровыми ушами, выбитыми передними зубами, и, вообще, весь какой-то помятый.
– Кто это? – шепотом спросил я у Синклера.
– Самуил Джексон, маляр, – так же шепотом ответил инспектор.
Меня прошиб холодный пот.
– Господин полицейский, – неожиданно зарыдал С.Джексон, – отпустите меня домой пожалуйста!
– Ну, как же я могу тебя отпустить? – возразил Синклер, – ты ведь доктора убил.
Но маляр словно не слышал.
– Отпустите, – размазывая по щекам слезы, визжал он, – дома жена, ребятишки… Младшенькому и года нет… Маленький… Жалко…
Понятное дело. Маленький. Жалко.
– А тело где спрятал? – спросил Синклер.
– Господин полицейский, какое тело?! Разве ж я похож на того, кто прячет тело?!
Синклер тяжело вздохнул. Было видно, что беседа с маляром действует на инспектора угнетающе.
– А убил-то зачем? – укоризненно глядя на мужичка, спросил Синклер.
– Господин полицейский, – Джексон прижал руки к груди, – вы видите перед собой бедного честного маляра. И я задаю вам вопрос: зачем честному бедному маляру убивать богатого ирландского доктора? Вы не знаете? Вот и я не знаю.
Инспектор обреченно махнул рукой и, повернувшись ко мне, сказал:
– Вот, Питер, с кем приходится иметь дело! Никакого понятия о чистосердечном признании.
– Какое признание, – вновь запричитал Джексон, – в чем? Почему признаваться должен я, а не, например, он?!
И маляр ткнул пальцем в мою сторону. Я почувствовал, что стул уходит из-под задницы, а в следующий миг все вокруг стало красным, и я потерял сознание.
В себя я приходил урывками. То приду, то нет. Но решающую роль в моем пробуждении сыграли непрекращающиеся удары в область головы чем-то твердым.
Я открыл глаза и увидел Джозефа И. Синклера с молотком в правой руке.
– Очнулись? – спросил инспектор, – я уж думал медиков вызывать придется.
При слове «медиков» меня начала бить нервная дрожь, и, подпрыгнув, я встал на ноги.
– Какой вы, Питер, нервный, – немного покачав головой, заметил Синклер, – чуть что – сразу падаете. Вам лечиться надо.
При слове «лечиться» у меня задергался правый глаз.
– Вот вы все подмигиваете, – продолжал Синклер, – а хороший доктор еще никому не мешал.
При слове «доктор» я вспомнил, как на шестом курсе Университета (который, похоже, я все-таки закончил) мы, то есть Джо, Дик, Джейн, Делия, Донна (специально приехавшая из Алжира) и их покорный слуга (то есть я) решили отпраздновать Хеллоуин у меня дома.
Я возражал. Господи, как я возражал! Но ребята были настроены решительно.
– Питер, – сказал Дик, – у тебя одного такая замечательная квартира, состоящая из комнаты с камином. Благодаря этому, мы не будем разбредаться по комнатам.
– В одной комнате не очень-то и разбредешься, – добавила Делия.
– Вот, вот, – кивнул Дик, – к тому же у тебя замечательная мать. Она так печет пирожки с капустой!
– А как она делает селедку под шубой! – воскликнула Джейн и захлопала в ладоши.
– Правда, Питер… – начал Джо, но его перебила Донна:
– Если Колди не хочет, значит у него есть на то веские причины. Правда, Пит?
Я молчал. Конечно, у меня были причины. И более чем веские. Прошлой ночью я как раз тащил одну из таких причин на пустырь за футбольным полем. Но как я мог сказать об этом друзьям. Ох! Лучше бы я сказал!
Вечером мы собрались в моей квартире. Мать, как всегда, ворошила угли в камине, и с улыбкой поглядывала на нас. Стол был накрыт просто изумительно. После рецидивов мать вообще очень любила готовить.
– За ночь всех святых! – сказал Дик и поднял бокал с вином.
– Дикки, а ты разве пьешь? – раздалось от камина?
– Конечно, – захохотал Дик, – а кто сейчас не пьет?!
Все засмеялись удачной шутке.
– Мальчик мой, – сказала мать, – я пойду к соседям! Веселитесь без меня!
Я обрадовался. Глупец, я думал, что на этот раз все обойдется! Через час вино было выпито, и мы принялись за виски. В самый разгар веселья в дверях появилась мать. В одной руке она держала боевой индейский топорик, в другой – бензопилу.
– Мальчик мой, – улыбаясь, произнесла мать, – ты не мог бы помочь мне на лестничной площадке.
Как заколдованный я встал из-за стола и вышел из комнаты. Дверь за мной захлопнулась. Мать осталась там. Внутри! Вначале все было тихо. Потом я услышал, как щелкнул выключатель. Этот звук вывел меня из оцепенения. В кармане штанов я обнаружил запасной ключ, открыл дверь и вошел в квартиру.
Свет был выключен. И что самое ужасное – стояла абсолютная тишина.
Стараясь не шуметь, я двинулся по направлению к праздничному столу. Под ногой что-то хрустнуло. С замиранием сердца я поднял это что-то. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Это были всего лишь часы Дика. Самого Дика я обнаружил чуть позднее. Приятель сидел на своем месте, и кровь из его разрезанного горла капала прямо в стоящую на столе бутылку виски. Почти сразу же я увидел и Джейн. Мать знала, что она любит селедку под шубой. Джейн сидела рядом с Диком. Из одного уха девушки торчал рыбий хвост, а из другого – высовывалась озорная голова селедки. Не зная – зачем, я потянул за хвост и вытащил рыбу целиком. На селедочном хребте висели скользкие красные лохмотья, которые еще недавно были мозгами Джейн.
Подавив подступающую тошноту, я направился дальше. Джо лежал у самого окна. Обе руки у него были отрезаны (удивительно, я ведь даже не слышал шума пилы), а ноги оказались разведенными на сто восемьдесят градусов так, что создавалось впечатление, что Джо сел на шпагат. Голова у приятеля была отрезана. Вместо нее на плечах красовалась задница. Сама же голова стояла рядом с телом и удивленно глядела на то, что получилось, как бы спрашивая: «Неужели, это я?»
Последней я обнаружил Делию. Она считала, что в одной комнате некуда разбрестись. Как она ошибалась! Тело Делии разбрелось следующим образом: голова на столе (между банкой с кальмарами и бутербродами с красной икрой), правая нога на вешалке у двери, левая – в стенном шкафу, правая рука – на антресолях, левая – в камине, остальное было настругано аккуратными кружочками и живописно уложено посередине комнаты в надпись: «Я умерла». Это я уже обнаружил, включив свет. Еще я увидел, что мать сидит на диване и вяжет свитер.
– Мальчик мой, – сказала она, – какой беспорядок. Немедленно убери за своими друзьями!
Уж лучше бы она сказала: «Немедленно убери своих друзей!» По крайней мере, это было бы честнее.
Молча, я взял метлу и совок. И вдруг одна мысль, словно молния, ударила меня: «Донна!» Ее не было среди мертвых. Но и среди живых ее тоже не было. Я заметался по комнате. Мать с интересом следила за моими перемещениями. Наконец, я распахнул дверцу холодильника. Донна была там. Она была жива.
***Так как все закончилось благополучно, герой и его девушка остались в живых, считаю, что можно пропустить дальнейшее описание того вечера, и вернуться, собственно, к сюжету.***