К: Да, не важно – в чем. Главное – признался. К нему сразу же подбежал Синклер. Где-то у меня это есть. А, вот:
– Я так и думал, что это Вы! – влюблено глядя на меня, воскликнул инспектор. – Я знал, что вы признаетесь! Другого от Вас и не ожидал.
– Так уж и не ожидали? – огрызнулся я.
Синклер смущенно засопел… Ну, кое-чего ожидал, конечно… Но… Не сложилось… Потом как-нибудь… Я к Вам в камеру зайду…
Я: А как отреагировали дублинцы на признание героя.
К: У меня записано:
Стало так тихо, что было слышно, как, где, и с какой скоростью бежит мышь. И в этой тишине раздался звонкий детский голос «Папа! Ну, пойдем в Зоопарк! Пойдем в Зоопарк». Вслед за этим прогремел выстрел, и господин с тростью рухнул на булыжную мостовую. В руке у него был зажат дымящийся пистолет. Даже в момент смерти лицо Томаса Вулфа выражало беспредельную муку, а искривленный рот словно вопрошал: «Господи! Ну почему опять-то в Зоопарк?!»
***
Я: И что произошло потом?
К: Героя увели и посадили в камеру. Вечером к нему в одиночку зашел Андрюс. Где это? А, вот:
***
– Питер, ты – молодец! – войдя в камеру, воскликнул Андрюс. – Я тобой горжусь, и, если ты не против, я готов пойти за тобой, куда бы тебя не посадили! Вместе мы выдержим!
Слезы навернулись мне на глаза, и я склонил голову на плечо любимой. Андрюс ворошил мои волосы и щекотал за ушком.
– Послушай, – вдруг вспомнил я, – а как же твой отец? Ты не можешь бросить его одного в незнакомом городе.
Андрюс помрачнел.
– Отец умер, – угрюмо пробормотал он.
– Как это случилось? – спросил я.
– В больнице он смотрел телевизор. А там передали о новых призах под пробками. Отец не выдержал. Он, как был с капельницей, так и бросился в ближайший супермаркет за этой гребаной «Coca-Col'oй».
– И что? – с замиранием сердца спросил я.
– Отец перебегал улицу на красный свет, – прошептал Андрюс, – его сбила машина.
Мой друг вытер непрошеную слезу.
– Его сбил грузовик, везущий «Coca-Col'у». Очевидцы рассказывают, что он отлетел метров на пятьдесят. И, хотя за ним волочились внутренности, отец пополз к машине, и на лице его играла торжествующая улыбка. Наверное, в этот момент он думал о том, что в таком огромном трейлере не может не быть хоть одной выигрышной бутылки…
– Но ему не суждено это было узнать, верно? – тихо спросил я.
– Почему? – удивился Андрюс. – Отец дополз и начал вышвыривать «Coca-Col'y» из кузова. Так как руки у него были сломаны, пробки он отвинчивал зубами. Водителям пришлось его добить. Когда я попал не место аварии, все было кончено. В кулаке отец сжимал вот это! Андрюс протянул мне кокакольную пробку. Я перевернул ее и на обратной стороне увидел цифру 1 000 000.
– Боже мой! – воскликнул я, – ты богат!
– Мы богаты, – тихо произнес Андрюс, и слезы брызнули из его глаз.
Зарыдал и я…
К: На этом роман, собственно, заканчивается. Есть еще эпилог и приложение.
Я: Питер, если Вы не против, я опубликую эти главы отдельно.
К: Не против.
Я: До свидания.
К: Привет.
Эпилог
Дорогая Мама!
Вот и наступил долгожданный момент: мне выдали бумагу и карандаш. Получив письменные принадлежности, я сразу же сел за столик (у меня в камере стоит удобный такой) и начал сочинять послание к тебе, моя любимая.
Что сказать? Негры меня не обижают (отношу это за счет своей потускневшей индивидуальности), кормят прилично (конечно, ни в какое сравнение с твоими пирожками с капустой или селедкой под шубой, но «на безрыбье и сам раком встанешь»), пару раз заходил инспектор Синклер, допытывался, куда я дел усы доктора Паркера. Будет свободная минутка, забеги в участок, отдай им эти чертовы усы. Пусть подавятся. Самое главное – я полностью пересмотрел свое отношение к преступлению, как таковому. Все, что я думал по этому поводу раньше, уступило место тому, что я думаю по этому поводу сейчас. Как говорил великий русский писатель: «Счастье всего человечества не стоит слезинки ребенка»! И, хотя детей я никогда не обижал, вижу в афоризме великую сермяжную правду: доктор, он ведь кто? Тот же ребятенок несмышленый. Особенно хорошо это видно во время операций…
Дорогая Мама! Андрюс добился своего. Как это произошло, рассказывать не буду. Теперь каждый вечер мы сидим на нарах и мечтаем о будущей счастливой жизни. И чувствую я, как постепенно, сначала – с трудом, а потом все быстрее и быстрее пробивается сквозь закоснелый асфальт людской глупости и пошлости, первый росток нового дня человечества и озаряет все вокруг невиданным дотоле светом гуманизма. И, значит, скоро объявят амнистию.
Жди меня, родная!
Твой сын,
Питер Колдуэлл
Приложение 1. Кое – что о сюжете
В литературе существует закон: «Если в первом действии на сцене висит ружье, то в последнем действии оно должно обязательно выстрелить». Это – классический закон. По нему построено большинство произведений. Не меньшее большинство произведений построено по антиклассическому закону: ружье есть, но оно не стреляет из принципа. Существуют вещи, в которых ружье стреляет, но, так сказать – «параллельно», не внося в сюжет каких-либо изменений.
В прологе второго «Разоблачения» доктор Чарлз Паркер вертит в руках пистолет, который в дальнейшем бесследно исчезает из повествования. Считаю своим долгом кое-что объяснить: выстрел в последней главе есть – стреляется Томас Вулф. А на вопрос «Почему заявленное в прологе ружье так и не выстрелило?» существует банальнейший ответ: доктор Паркер вертел на ладони пистолет-зажигалку.
Господи, ну зачем я все это объясняю?! Это же ясно, как Божий День.
П. Колдуэл
20.07.99
Приложение 2. Разоблачение. Проблема многозначности
Взяв в руки тоненькую книжицу с аляповатой обложкой (большой черный крест на фоне множества маленьких красных и желтых крестиков), я и не предполагал, что опус Макферсона и Колдуэла повлияет на всю мою дальнейшую жизнь. Как и подавляющее большинство усредненных читателей, я был воспитан на литературе, главной целью которой являлось воспитание в человеке любви к самой литературе. Любовь эта насаждалась и «психологическими» романами, и полубульварными любовными, историческими или детективными историями, и бестселлерами. К последней категории, кстати, вопреки мнению хулителей массовой культуры, относится не только уже упомянутая мной «бульварная» литература, но и лучшие образцы «интеллектуальной» прозы и поэзии, что говорит о том, что какое-либо деление литературы на «высокую» и «низкую» в принципе невозможно вообще. Все вышесказанное до такой степени прозрачно, что останавливаться на этом подробнее я не считаю нужным.
Итак, что же такое «литература»? Бесспорным кажется ответ Герберта Фишби: «совокупность знаков, требующих осмысления». В самом понятии «литература» заложена идея множественной трактовки или, если угодно, неоднозначности термина. За примерами далеко ходить не надо. То тут, то там слышны разговоры:
– Вы читали вот это?
– Конечно, конечно!
– Ну и как Вам?
– Изумительно метафорично. А Вам?
– А мне главный герой понравился. Как будто живой, так выписан…
– А как Вам сцена в кафе?
– Это там, где они сухарики грызут? Какая ирония, какой сарказм!
– А мне кажется, что слишком уж гиперболизировано!
– Что гиперболизировано? Сухарики гиперболизированы?
– Да нет, Вы не понимаете… Ведь это все – изумительно метафорично…