Именно эти слова мне было велено сказать последними людьми из тех, с кем я общался за эти дни, начав с информации, сообщенной мне Катрин.
- И кто же тебе это рассказал?
- Меня направили хранители.
Не понимаю, как я мог не заметить еще одного человека, тоже находившегося в этой темной комнате, но, как только я произнес пароль, я почувствовал его справа, сидевшего за третьим столиком, опустив подбородок на ладонь. Я быстро развернулся на своем ящике, едва не опрокинув кружку от изумления. "Следи за своей спиной, дурак. Ты ведешь себя легкомысленно".
- Я не вижу своего бочонка, - произнес из тени негромкий голос.
- Я хотел посмотреть, что это за человек, прежде чем довериться ему.
- Добрый Фейдор, зажги свет. Твоя пивная похожа на темное подземелье Нурада, где томился Долгар.
Хозяин достал откуда-то лампу, зажег ее и поставил на стол между мной и человеком с тихим голосом. Потом он переставил мою кружку на другой стол, перетащил бочонок к двери, уселся на него и снова как бы заснул.
При свете лампы выяснилось, что на человеке одежды жреца Долгара, поношенные, выцветшие тряпки, обернутые вокруг груди и талии, и он, как и его собратья, бреет голову. У него на лбу было нарисованное пеплом пятно в память об огне, поглотившем Долгара. На тыльной стороне обеих ладоней были шрамы от ожогов, которые должны были подтверждать легенду о том, что огонь превращает человека в бога. Но знаки и символы едва ли могли дать представление об этом человеке. Я не смог бы отнести его к какому-либо известному мне типу людей. Он казался моложе, чем я ожидал, не старше двадцати пяти, лицо состояло из одних острых углов, нижняя губа сильно выдавалась вперед. Хотя такая внешность выдавала крестьянское происхождение, что было обычно для бедных жрецов манганарских богов, его черные, глубоко посаженные глаза были остры, как кинжал Смотрителя. Руки были явно знакомы с землей. Кисти слегка скрючены, кожа со въевшейся в поры пылью, которую невозможно было отмыть. Но в его лице теплилось спокойствие, которого я ни разу не наблюдал у людей, живущих в бедности и заботах. Крестьяне, даже жрецы, редко находили время для медитаций.
- Конечно, вы можете разглядывать меня сколько угодно, - заговорил он на одном из манганарских диалектов. - Тут особо не на что смотреть, так всегда говорила моя мама, и сложно судить о том, какой я человек, если исходить только из внешности. Обо мне могут рассказать мои поступки.
- Тогда говори.
- Я всего лишь бедный жрец могущественного Долгара. Мы с моими братьями служим нашему святому хозяину, давая приют детям, оставшимся без семьи из-за войны, болезней или по иным причинам. Мы ни о чем не спрашиваем, лишь бы нас не беспокоили. Этого достаточно?
Его слова и его взгляд казались искренними, в них не было никакого подтекста или обмана. Мне даже стало стыдно, когда я перестроил восприятие и посмотрел в глубь него. Наверное, на него уже смотрели так. Я не знал, кто еще из эззарийцев приходил сюда, вручая свои судьбы в костлявые руки этого человека. Но узнаю... а он не отводит взгляда. Очень странно... Вижу простого хорошего человека без особых амбиций, человека, живущего в мире с собой. Ничего настораживающего или пугающего. Когда я вернулся к обычным ощущениям, у меня на миг закружилась голова. Так иногда бывает, когда вы вдруг теряете равновесие и знаете, что в следующий миг упадете, несмотря на то что только что твердо стояли на земле... Так случалось, когда я прыгал с утеса в чужую душу и расправлял крылья, чтобы превратить падение в полет. Я решил, что это из-за моей ненависти к городу, из-за усталости, вызванной им. Краски, лица, дерзийцы с мечами, птица, пролетевшая мимо моего лица, нищие, белые кинжалы на стенах, флаги и снова лица.
- Хватит церемоний, - заявил я, отхлебывая из кружки, чтобы хоть как-то оправдать головокружение. В комнате стало совсем душно. - Вы знаете, кто я. То есть я хочу сказать, что вы видели таких, как я, раньше. Эззарийцев легко можно было отличить от представителей прочих народов Империи, так же как и темнокожих тридян. Мы долгие годы безуспешно разрабатывали заклинания, которые могли бы помочь замаскировать внешность, но они действовали не дольше нескольких минут.
- Точно, - ответил он. - Но я не знаю ваших тайн и знать не хочу. - Он подался вперед. - А теперь не хотите ли вы рассказать мне, что привело вас сюда? Вы не просто посланец от ваших. Вы не принесли с собой младенца, разве не так?
- Так.
Его лицо окаменело.
- Вы не собираетесь случайно препятствовать нашей деятельности?
- Нет. Конечно нет. - Теперь, когда настала пора, я не знал, что сказать. - Расскажите мне... вы видели... то, что мои соотечественники приносили вам?
- Проклятие! Детей, клянусь глазом Долгара, это были дети.
- Дети... Они нормально развиваются? Здоровы? Счастливы? - "А вдруг они подрезают птицам крылья, поджигают детей в колыбелях или убивают их до того, как они научатся ходить?"
- Мы заботимся обо всех детях, которые попадают к нам. Мы даем им все, что можем дать: пищу, лекарства и остальное.
- Вы не ответили мне. - Оказалось, что я не могу взглянуть ему в глаза.
- А почему я должен отвечать? Вы же не перестанете приносить их? Или вы можете сделать что-то лучше, чем мы? Что тебе до того, как идут наши дела? Мы не продаем их в рабство. Мы не торгуем ими и не заключаем сделок. Наш бог требует, чтобы мы делали все, что можем. Так мы и поступаем.
В его словах не звучало неприязни, он просто спокойно рассуждал. Но я чувствовал... я знал, что за его словами стоит что-то большее. И он не оставил мне ничего, что я мог бы поставить ему в вину.
- Чего ты хочешь? - Он явно не собирался отвечать на мои вопросы, пока у него не появится на это причина. И я ответил:
- Несколько месяцев назад к вам привезли младенца. Его привез одноглазый человек, ученый...
- Я помню его. Добрый человек. Насколько я припоминаю, у него не было навыков общения с младенцами - и с большими городами тоже. Я принял его и заключил соглашение. Для жреца моего бога невозможно отвергнуть просьбу одноглазого человека.
Я вспомнил, что враги Долгара выкололи ему один глаз, прежде чем сжечь. Счастье, что жрецам достало кругов из золы и пары ожогов, не хватало еще, чтобы они стремились и внешне выглядеть как их божество.