В Пророчестве сказано о необходимости сохранения чистоты, иначе рей-киррахи пойдут за нами по пути наших пороков и слабостей и захватят наши души. В этом свитке пророк по имени Эддос написал о войне перед концом мира и о битве, в которой Воин с Двумя Душами должен будет противостоять Повелителю Демонов. Однако Эддос не упомянул, что Воин с Двумя Душами на самом деле два воина, дерзийский принц и раб: Александр и я. Мы сражались вместе, и мы победили. Пророчество обрывается на предсказании битвы. Обрывается резко и сразу. Что еще было сказано нашим предкам, либо утеряно, либо сознательно уничтожено ими самими?
От древнейших времен осталось два свитка и два предмета: настоящие серебряные кинжалы, способные обращаться за Воротами в любое оружие, и зеркала Латена, овальные кусочки стекла, обессиливающие демона, глядящего на собственное отражение. Все прочие знания были получены нами из личного непростого опыта. Хотя мы не можем объяснить многое в нашей истории, мы точно знаем, что обязаны выполнять свое предназначение. Иначе никто в мире не сможет противостоять демонам. Не многие обладают настоящими способностями, и ни один из обладающих понятия не имеет о рей-киррахах. Мы же предпочитаем не задаваться вопросами о причинах, поскольку у нас нет выбора.
Ни свитки, ни пророчества, ни личный опыт не объясняют некой ужасной вещи: один из нескольких сотен младенцев рождается, неся в себе демона. У ребенка нет защиты от демона, поэтому дитя и демон ничем не разделены. И даже если бы мы знали, как отделить душу ребенка от поселившегося в ней демона, в душе ребенка, такой маленькой, неопытной и неорганизованной, невозможно создать надежные Ворота. Мы не имеем права оставлять среди себя демонов, поэтому мы избавляемся от них. У меня ни разу не возникало сомнений в правильности такого подхода. Ни разу, пока одержимым не оказался мой ребенок.
- Она убила нашего ребенка. - Я сел на коврике перед очагом Катрин. Послеполуденное солнце светило через открытую дверь. Я проспал несколько часов, прежде чем проснулся с ощущением, что только что сражался разом с пятьюдесятью демонами. Все мое тело онемело. Душа опустела. Если бы кто-нибудь отрубил мне сейчас руку, я бы, наверное, не заметил. Катрин втиснула мне в руки чашку и заставила сделать глоток, но я не смог бы сказать, было ли содержимое чашки холодным или горячим, горьким или сладким. Я был таким же потерянным и ненужным, как пылинки, покачивающиеся в солнечном луче. - Она оставила его где-нибудь на камнях, чтобы его нашли волки, и теперь все делают вид, что его никогда не было. Они делают вид, что даже не помнят о нем, потому что не знают, что еще можно сделать. Как она могла? Мы говорим, что самоубийство отвратительно богам. Что же говорить о детоубийстве?! Ребенок не может творить зло.
Отобрав у меня чашку, Катрин прижала палец к губам и покачала головой. Но семя гнева, посеянное во мне пристальным наблюдением Фионы, начало расти, орошенное чаем Катрин.
- Теперь она пытается заставить меня играть в эту игру. Как я смогу убедить себя, что никогда не использовал собственную силу, чтобы узнать, что у нас будет сын? Я проживу оставшееся мне время, притворяясь, что никогда не слышал биения его сердца? Я не смогу, Катрин. Мы прославляли чудо жизни, созданное любовью и верой, а теперь она говорит, что я даже не могу оплакивать свое горе. Моя жена убила моего сына, а я должен не обращать на это внимания?!
Катрин опустилась на пол рядом со мной. В углу за ее спиной виднелось серое пятно ее простого камня скорби, девять свечей горели, чтобы согреть души ее деда и давно погибших родителей. Я прервал ее дневную молитву. Мой друг и наставник, она взяла мою руку в свою:
- Ты спал, Сейонн. Видел во сне кошмары. Я уже и раньше говорила тебе, что ничего не могу поделать со снами.
Значит, и Катрин тоже решила поддерживать общую ложь. Она закрыла мне рот ладонью, прежде чем я смог запротестовать.
- Подумай пока что о чем-нибудь другом. От Ловца из Кафарны пришло сообщение. Они будут готовы через три часа. Ты сможешь сражаться? Ты уже отдохнул?
Я не сразу понял, о чем она. Весь мир для меня исчез, его полностью заслонила беда, постигшая мою семью.
- Сражаться? - Битва с демоном. В эззарийскую сеть, растянутую по всему миру, попался очередной демон. Я уставился на нее, не веря собственным ушам. Неужели они думают, что я смогу биться в такой день?
- Фиона говорит, что ситуация очень серьезная: работорговец. Если ты не сможешь...
"Почему именно сегодня?" Я закрыл глаза и попытался взять себя в руки. Кроме меня, никого не было.
- Нет, нет, разумеется, я буду драться. - Три часа. Времени хватит. Моя жизнь подождет. - Если бы ты могла мне помочь с этим... - Я закатал рукав, чтобы она сняла тугую повязку, наложенную Исанной. Лучше потерять немного крови, чем лишиться быстроты движений.
Она сменила повязку и заставила меня съесть кусок холодного мяса. Потом положила мне на голову свою маленькую крепкую руку.
- Тебе скоро будут помогать. Через три месяца Тегир и Дрик будут готовы пройти испытание. А Гриффин с востока сообщает, что Эмрис и Нестайо будут готовы вскоре после нашей пары. Ты просто творишь с ними чудеса, Сейонн. Ты бесподобный учитель! - Но ее добрые слова не нашли отклика в моей душе.
- Но этого же недостаточно, правда? После случившегося никто не поверит, что я не испорчен. Они скажут, что я привел демона в дом королевы. В тело королевы.
Катрин устало вздохнула и покачала моей головой, схватив меня за волосы.
- Будь особенно осторожен в этой битве, мой первый и самый дорогой ученик.
Я поднял голову посмотреть ей в лицо и понял, что она говорит не только о ждущей меня через пару часов встрече. Мои чувства проснулись, когда я поцеловал ее в щеку, вышел на крыльцо и обнаружил сидящую на ступеньках Фиону. Моя ищейка слышала каждое сказанное нами слово.
Я не имел ни малейшего желания говорить с ней, поэтому просто брел через лес к храму и пытался понять, что смогу сделать после сражения. Не было смысла думать об этом. Предназначенное мне испытание займет гораздо больше времени, чем у меня есть сейчас. Все, что я мог, - надеяться понять, что нужно сделать, чтобы моя жизнь начала приходить в порядок. Пока что я не мог придумать ничего.