- Ты прекрасно знаешь, чего я хочу.
Девушка вздрогнула. Она думала, что может контролировать его. Более того, она всегда думала, что может контролировать себя…
Но вот он грубо поцеловал ее в губы, обжигая горячим прикосновением, потом медленно, мучительно-медленно провел губами по щеке, прикусил мочку уха, и контроль почти исчез.
Его пальцы легко проводили по ее телу, очерчивая линию груди, талии, бедер…
Кессиди осознала, что он уже на грани, и сейчас – последний шанс остановить… их обоих.
- Флетчер! – громко сказала она, перехватывая его руку, уже скользнувшую к внутренней стороне бедра.
Бутч резко отстранился – достаточно, чтобы Кессиди могла видеть его лицо, искаженное гримасой ярости и желания, но недостаточно, чтобы она могла вырваться.
- Черт возьми! Почему ты никогда не делаешь это?
- О чем ты? – нервно спросила Хайтаун, радуясь небольшой передышке, чтобы восстановить дыхание.
- Почему ты никогда не называешь меня по имени?
Сердце на несколько секунд остановилось.
- Потому что… - Кессиди задумчиво прикусила губу и отвела взгляд, - я боюсь. Боюсь ошибиться.
Бутч отточенным движением схватил оба ее запястья и прижал их к стене, обездвиживая, не позволяя даже шелохнуться.
- Назови его.
Голос его звучал резко и остро, словно наточенный кинжал, а в глазах не было ни намека на слабость – только темная, черная страсть.
Кессиди сглотнула и закрыла глаза.
- Бутч, - едва слышно выдохнула она.
Его горячее дыхание опалило ей щеку.
- Скажи еще раз.
- Бутч, - Кессиди почувствовала, как Флетчер отпустил ее руки.
- Еще раз, - потребовал он низким, дрожащим рычанием.
Потом губы его жестко впились поцелуем в ее плечо, уже освобожденное от стесняющей ткани, а пальцы продолжили прерванный маршрут, оставляя на тонкой чувствительной коже сладостные ожоги, и Кессиди уже простонала:
- Бутч…
Примечание:
Grande - великолепно (итал.)
mio fiore - цветочек мой (итал.)
========== Глава 20 ==========
Мяут довольно равнодушно наблюдал за тем, как суетятся люди, окружающие его. Он оставался на своем месте, не собираясь покидать его, разве что произойдет что-то совсем из ряда вон выходящее.
Хотя, о чем это он?
Нечто такое уже произошло.
При воспоминание о цепком холодном страхе, костлявой рукой держащем Мяута за горло до тех самых пор, пока они не выбрались из пещеры, его каждый раз снова прошибал пот. Он смог объяснить все Саймону и Джессибелль, когда они уже были в доме у Сантьяго, но что могут дать объяснения тому, кто никогда не чувствовал на себе леденящего ужаса? Вот и доктор с невестой Джима только кивали головой, но сказать ничего толком не могли. А Мяут изо всех сил старался не думать о том, как каждая шерстинка на его теле вставала дыбом, и как напрягались все до последней мышцы. О последнем забыть было тем труднее, что ноющая боль в конечностях никак не покидала покемона.
Мяут перевел взгляд с беспорядочно мельтешащих людей на пикачу, отрешенно жующего местный ярко-лиловый фрукт.
Покемоны не обмолвились и словом с момента, когда оказались на поверхности. Да и говорить, по сути, было не о чем. Каждый из них на собственной шкуре испытал то же, что и другой – это было в сотни раз информативней любых слов. Но и через некоторое время, когда оцепенение (доктор Грин называл это катотоническим шоком) прошло, мысли и ощущения пикачу и Мяута по-прежнему совпадали. Потому что оба они были до краев заполнены воспоминаниями о боли и страхом – за тех, кто остался внизу, в этом подземном мире, в чертовом аду.
Мяут любил Джесси и Джеймса – так, как старшие братья любят своих нерадивых младших родственников – и, разумеется, переживал за них, но его волнение никак не могло сравниться с тем, почти на грани отчаяния, которое испытывал пикачу.
Эшу было сейчас… что-то около двадцати? Получается, на протяжении десяти лет пикачу был неразлучен со своим тренером, следовал за ним в любом из путешествий, был верным другом… напарником.
А теперь? В этом, очередном для Эша увлекательном путешествии зверек оказался всего лишь обузой, тяжелым, неподвижным грузом для тех людей, которых он так ценил. И ему пришлось оставить их, хотя пикачу, вне всякого сомнения, многое отдал бы за то, чтобы вновь защищать Кетчума от разных нападок судьбы.
Только на этот раз – это понимал и Мяут, и даже сам пикачу – вряд ли удар в несколько тысяч вольт мог бы стать хорошей защитой. От того, чему на протяжении тысячелетий безраздельно принадлежала пещера, требовалось оружие посильнее, чем то, которым обладали покемоны.
Оставалось только надеяться, что сержант Донован и его солдаты таким обладают.
Мяут тяжело вздохнул, по-прежнему не решаясь открыть рта, чтобы завязать разговор, и вздох его эхом отразился в противоположном конце комнаты. Там, за импровизированным центром связи, устроенным прямо на обеденном столе, сидела невеста Джима, впрочем, Мяут сильно сомневался в том, что она все еще помолвлена с его другом. В конце концов, Мяут был взрослым покемоном, которому нельзя было отказать в наблюдательности, и кошачьи глаза его прекрасно улавливали нежность в том, как Джессибель касается плеча доктора Грина или в том, как Саймон успокаивающе сжимает руку девушки.
Сейчас Джессибель выглядела хуже, чем когда-либо. Волосы ее, очевидно, давно уже не видели расчески, от постоянного недосыпа у нее появились круги под глазами, а от непрекращающейся тревоги – мертвенно бледный цвет лица. Она сидела в старом низеньком кресле, укутанная в шерстяной плед по самые уши, хотя на улице было достаточно тепло, и уже примерно полчаса боролась с дремотой. Мяут не мог сказать точно, сколько ночей она не спала, стараясь связаться с экспедицией или получить от них хоть какие-то новости. Иногда на посту ее сменял Саймон, но даже тогда Джессибель часто оставалась в комнате – пристраивалась на подлокотнике кресла и вслушивалась в мерное шипение помех так, будто они могли рассказать ей об обстановке в пещере. Обычно в такие моменты, чтобы успокоиться, она неосознанно перебирала пальцами короткие темные волосы доктора Грина. И Мяут никак не мог отделаться от мысли, что тонкие черты лица Саймона и его вечно обеспокоенный судьбой мира вид подозрительно напоминают Джеймса.
- Белл… - неуверенно позвал покемон, поразившись тому, каким уставшим и дребезжащим кажется его голос после долгого вынужденного молчания.
Девушка вздрогнула и испуганно оглянулась. Она уже успела забыть, что один из доверенных ей покемонов обладает даром человеческой речи. Однако Джессибель удалось быстро взять себя в руки, и уже через мгновение она смогла выдавить слабую улыбку.
- Тебе лучше пойти отдохнуть, ты неважно выглядишь, - продолжил Мяут, одновременно с этим откладывая в сторону десерт, к которому он так и не приступил, - я послежу за аппаратурой.
Джессибель тряхнула головой, на секунду закрыв лицо в спутанных прядях огненно-рыжих волос.
- Со мной все в порядке, - сердито буркнула она, разом потеряв весь свой аристократический глянец, - единственный, кому тут требуется отдых – это ты. Вам с пикачу сильно досталось.
По мнению Мяута, ему с пикачу как раз таки ничего и не досталось – все, что они делали в последнее время – это лежали, парализованные страхом или отдыхали, чтобы прийти в себя. Мяут давно уже разучился вести подобный неподвижный образ жизни, и предлагая Джессибель свою поддержку, он хотел помочь не только ей, но и себе самому.
Девушка попрепиралась еще немного, но скорее для галочки, нежели на самом деле желая остаться в этой душной скучной комнате. Поэтому сдалась она довольно быстро, в капитулирующем жесте подняв руки и скинув тяжелый плед на пол. Она поблагодарила Мяута на прощание, легко коснувшись в поцелуе его макушки, и вышла, слегка покачиваясь от перенапряжения, из комнаты.