Лиам нависает прямо надо мной. Я понимаю, что он ждет следующего шага от меня, чтобы убедиться, что я хочу этого не меньше, чем он сам. И вот я тянусь к нему, прижимаюсь губами к его губам, еще даже не приняв осознанного решения двинуться с места. Мое тело решает все раньше, чем мозг: ВОТ ЭТОТ МОМЕНТ, ТИСЛ. Это твой момент.
Тисл в возрасте тринадцати, четырнадцати, пятнадцати и шестнадцати лет умерли бы сейчас на месте. Семнадцатилетняя Тисл и сама сейчас умирает. Он нежно трогает меня за спину, прижимая еще ближе к себе, мои руки сами обвивают его шею – так естественно, плавно, как будто в том, что это все происходит, нет совсем ничего странного. С таким же успехом мы сто раз могли бы и раньше оказаться в этом самом месте.
«И самое лучшее, – думаю я, вдыхая запах коричной жвачки, дезодоранта «Олд спайс» и хвойного мыла, которое его мама раскладывает в каждой ванной комнате постоянно, этот запах я узнаю из тысячи, – самое лучшее в том, что он знает правду. Знает правду обо мне, и все равно хочет быть со мной».
Я просыпаюсь с улыбкой и несколько секунд не могу вспомнить, почему улыбаюсь. А когда вспоминаю – Лиам! – тут же выскакиваю из кровати, и одеяло горой сваливается на пол. Я бегу к окну, отодвигаю занавеску и выглядываю на улицу. Его, конечно, сейчас нет дома. Сегодня четверг, и по утрам перед школой у него занятия по водному поло.
Я только сейчас понимаю, что мы ни о чем не договорились после того, как он в последний раз чмокнул меня в нос и пожелал спокойной ночи. Но это же Лиам. Мы с ним видимся почти каждый день. У нас есть наши мячики для пинг-понга. Нам не обязательно переходить на формальности и специально отводить время на свидание. Свидание.
Я уделяю себе больше времени, чем обычно: принимаю душ, заплетаю небольшую косичку и укладываю ее вокруг головы, а остальную часть влажных локонов собираю в свободный пучок. Я долго изучаю содержимое платяного шкафа, делая вывод, что у меня слишком много одежды двух категорий: красивых платьев, юбочек и блузок для туров и публичных выступлений и легинсов с толстовками для всех остальных случаев. Я выбираю черные лосины для занятий йогой (их, строго говоря, можно назвать легинсами, только если не присматриваться) и светло-серый свитер, единственную мамину вещь, которую папа для меня сохранил.
Я никогда не выходила в нем дальше своей комнаты. Ждала, пока дорасту по размеру, а когда это наконец случилось, все равно не чувствовала, что могу его носить. Я с ужасом представляю себе, как порчу его во время стирки или как-то еще. Как в результате этого я теряю последний мамин след, который можно было бы еще сохранить. Но сегодня особенный день. Если бы моя мама была рядом, я хотела бы как близкому человеку рассказать ей все, что случилось ночью. Лиам, поцелуй, наконец-то. Надеть ее свитер – самое лучшее, что я могу сегодня сделать.
Я спускаюсь в кухню и обнаруживаю, что папа жарит оладьи. Я удивленно останавливаюсь. Завтрак мы обычно не готовим. Просто высыпаем хлопья в миску и заливаем их молоком или ставим в микроволновку пару порций овсяной каши. Штрудель для разогревания в тостере – это, пожалуй, самое изысканное блюдо, доступное нам на завтрак. Но сегодня меня уже ждет сковорода жареного бекона и бутылочка кленового сиропа на столе.
Папа поворачивается, чтобы поприветствовать меня широкой улыбкой. В руке его лопаточка. Но, увидев меня, он моментально меняется в лице.
– Тот самый свитер.
– Прости, – начинаю я и уже поворачиваюсь к лестнице, чтобы пойти переодеться.
– Нет. – Папа мотает головой. – Не надо просить прощения. Носи его. Пожалуйста. Мне так нравится этот свитер. Я его подарил маме на ее сороковой день рождения.
Ее последний день рождения.
– Я рад, что ты его надела. – Кажется, папа хочет спросить меня еще о чем-то, но не делает этого. Он снова обращается к своим оладьям.
Вместо этого я задаю очевидный вопрос:
– А что за повод? Запахи просто потрясающие.
Я подхожу к плите и беру со сковороды кусочек горячего бекона. В оладьях даже кусочки шоколада видны. Я вообще не помню, когда мы ели такое в последний раз. Но сейчас, стоя посреди той же самой кухни, глядя, как папа колдует у плиты, и вдыхая запах сладкого теста и шоколада, я снова чувствую себя шестилетней девчонкой.
Папа – мой супергерой. Мой лучший друг. Я обнимаю его сзади, утыкаясь носом в спину. По-моему, мы в последнее время слишком редко обнимаемся.
– Ну, сегодня же Хеллоуин… – отвечает он.
Я и забыла. Все даты сейчас размыты, значение имеют только дедлайны и поездки в рекламные туры. Но даже будучи человеком, чей мир вращается вокруг идеи загробного царства, я никогда особенно не любила все эти жуткие привидения и вурдалаков.