Этот догмат преподавали в старейших халдейских, египетских и митраических школах. Халдейский Солнечный бог, Митра, назывался «Тройственным», и халдейская идея тройственности была учением аккадийцев, которые сами принадлежали к расе, которая впервые породила метафизическую тройственность. Согласно Раулинсону, халдеи были аккадийским племенем, которое жило в Вавилонии с самого начала. По мнению других, они были туранцами и наставляли вавилонян, давая им первые понятия о религии. Но эти же самые аккадийцы – кто же они были? Те ученые, которые хотели бы приписать им туранское происхождение, делают из них изобретателей клинообразной письменности; другие считают их шумерами; третьи называют их язык, от которого (по весьма основательным причинам) не осталось никаких следов, – то каздейским, то халдейским, то протохалдейским, то каздоскифским и т. п.
Единственной традицией, заслуживающей доверия, является та, которая гласит, что аккадийцы наставляли вавилонян в мистериях и научили их жреческому языку, или языку мистерий. Но тогда эти аккадийцы были просто племенем индусских брахманов, которых теперь называют арийцами, а их родным языком был санскрит[79] Вед; и священный язык, или язык мистерий, – тот, который даже в нашем веке употребляется индусскими факирами и посвященными брахманами для своих магических вызываний[80]. С незапамятных времен им пользовались и ныне пользуются посвященные всех стран, и тибетские ламы заявляют, что письмена именно этого языка появляются на листьях и коре священного дерева Кумбум.
Жаколио, который приложил столько усилий, чтобы проникнуть в тайны брахманистских посвящений при переводе и комментировании «Агручада Парикшай», делает следующее признание:
«Утверждают также, без возможности проверить это утверждение, что магические вызывания произносились на особом языке и что под страхом смерти запрещено переводить их на простые языки. Те редкие выражения, которыми нам удалось завладеть, как, например, Л’рхом, Х’хом, ш’хрум, шо’рхим, – в сущности, весьма любопытны и, как кажется, не принадлежат ни к одной из известных идиом»[81].
Те, кто видел факиров или лам, произносящих свои мантры или заклинания, знают, что они никогда не произносят слов слышимо, когда готовятся к феномену. Их губы шевелятся, но никто никогда не услышит грозную формулу произнесенной вне храма, да и там [она произносится] лишь осторожным шепотом. Вот это и был тот язык, который теперь каждый ученый по-своему, соответственно своему воображению и филологическим пристрастиям, называет каздеосемитическим, скифским, протохалдейским и т. п.
Едва ли найдутся двое даже самых ученых филологов-санскритологов, которые смогут прийти к полному согласию по поводу правильного толкования ведических слов. Лишь только один ученый опубликует очерк, лекцию, трактат, перевод, словарь, как другие немедленно пустятся в споры с ним и друг с другом по поводу его неточностей, пропусков и допусков. Профессор Уитни, величайший американский востоковед, говорит, что заметки профессора Мюллера о «Ригведа Санхита» «далеки от того, чтобы обладать теми здравыми и вдумчивыми суждениями, той умеренностью и экономностью, которые считаются наиболее ценными качествами толкователя». Профессор Мюллер гневно возражает на его критику, что [благодаря ей] «не только отравляется радость, являющаяся естественной наградой всех добросовестных трудов, но эгоизм, злоба, да – даже лживость берет верх, и здоровый рост науки задерживается». Он «во многом расходится с объяснениями слов Веды, данными профессором Ротом» в его «Санскритском словаре», и профессор Уитни «намыливает головы» им обоим, говоря, что у обоих имеются, бесспорно, слова и фразы, «в которые впоследствии придется вносить исправления». В первом томе своих «Осколков»[82] профессор Мюллер клеймит «богословским пустословием» все Веды, за исключением «Ригведы» и включая «Атхарваведу», тогда как профессор Уитни рассматривает последнюю «как наиболее исчерпывающую и ценную из четырех собраний вслед за «Ригведой». Но вернемся к случаю Жаколио.
Профессор Уитни заклеймил его «сапожником» и обманщиком, и, как мы уже указали выше, это является весьма-таки всеобщим приговором. Но когда появилась на свет его «La Bible dans l’Inde»[83], то Societе Acadеmique de Saint Quentin[84] просило м-ра Текстора де Рависи, ученого индолога, десять лет прослужившего губернатором Карикала в Индии, дать свой отзыв о ней. Он был ярым католиком и непримиримым возражателем против тех заключений Жаколио, которые дискредитируют Моисеево и католическое откровения, но все же он был вынужден сказать: «Написанный добросовестно, в легком, решительном и страстном стиле, с легко понятной и разносторонней аргументацией, труд м-ра Жаколио читается с неослабным интересом… труд ученый по известным фактам со знакомыми аргументами».
79
Вспомним в этой связи, что полковник Ван Кенеди уже давно высказал свое убеждение, что Вавилония когда-то была центром санскритского языка и брахманского влияния.
80
«Агручада Парикшай», которая до некоторой степени раскрывает порядок посвящения, не дает формул вызывания», – говорит Жаколио и добавляет, что, по словам некоторых брахманов, «эти формулы никогда не были написаны – их передавали и теперь еще передают шепотом в ухо адепта» («приложив уста к уху и произнося слово чуть дыша», говорят масоны): Louis Jacolliot. «La Spiritisme dans le Monde». P. 108.
82