— Что, что ты включила, милая, любимая. Что?
— Я маяк включила. Ответчик. Если нас ищут, то найдут. Сразу найдут. Он работает на частоте аварийной. Не помню, сколько там чего. Марек мне показывал и говорил, как надо его включать. Что будет. На, читай.
Я наклоняюсь. У меня перед глазами вспыхивает огонек и при его вспышке, ели видные латинские буквы. «SF» потом цифры: сорок два, пятьдесят один или еще какие — то. Я их читаю вслух, как молитву.
— Это Бельгия. Прибор называется, спасательный ответчик!
— Ингрид! — Кричу. — Ингрид! Ты молодец! Ты умница! Дай я тебя поцелую.
Наваливаюсь на нее и мы, в этой воде с мочой, рвотой и еще чем-то, целуемся. Губы холодные, но живые. Они, если сильно прижаться, теплеют каждый раз. Мы с ней так начинаем целоваться, что я чувствую не только эту воду и ее холодное тело, но и то, как мое оголенное до пояса тело начинает теплеть.
Я уже не понимаю, что делаю. Это безумие какое-то. Ее обнаженное тело меня тянет к себе, я касаюсь, притискиваюсь к ней, мне безумно хочется им обладать. Но все вокруг мешает. Особенно эта вода. Отрываюсь от нее и говорю, что надо все, что есть в этом мешке проверить. Она вовремя останавливает меня и говорит, что сначала надо вычерпать воду, иначе все замочим. Мы с ней, как заведенные, ладонями черпаем и сливаем воду. Ты представляешь себе, как это. Ладонями, несколько десятков литров воды вычерпать? Потом я соображаю. Прошу Ингрид присесть и принять на руки то, что я из мешка вытащу. Вытаскиваю три ракеты, нет, говорит Ингрид, не ракеты, а фальшфейер, потом какой-то пластиковый мешок, пачку чего-то, видно съедобного и все. А вода? Где же вода? Спрашиваю Ингрид, а она пожимает плечами. Потом говорит, что вода не может так долго храниться и ее просто не положили.
— То, есть, как это не положили? — Возмущаюсь я. — Все положили, а воду, что? Ищи!
Пустой мешок меня осеняет. Сначала плохо, а потом, приспосабливаюсь и начинаю вычерпывать им воду. Невероятно, но может от того, что она нам так надоела, мы ее приканчиваем. Пока возились, рассвело. Океан успокаивается, лодку не так уж и мотает. Вокруг, куда не глянь плавные валы воды. Нас качает, но уже совсем не так, как было вчера. Нет пенных гребней, да и амплитуда другая. Пологие валы, длинные. Рассвело уже так, что вот, вот выскочит солнышко. Мы с Ингрид сидим, тесно прижавшись на дне этой вечной качели, что таскает нас по волнам Атлантики, жуем пресные галеты, которые нам кажутся вкусными, как пирожное. Я прошу ее рассказать мне, что ни будь, и она начинает тихо рассказывать мне то, чего я никак не ожидала.
Она говорит обо мне. Что она меня сразу приметила, когда я так на нее не дружелюбно глянула. А потом, она мне рассказала, как ловила меня на свою рыбку. Так она мне о своей киске, губастенькой, говорила. Потом стала говорить, как уговаривала Марека. Как тот ей все не давался в руки. И как она меня ночью увидела рядом, уже хотела трогать, а я на палубу ушла. Потом, как она меня видела, там в каюте. Как я своей лодочкой баловалась и как ей, тогда хотелось прилечь со мной рядом и трогать меня и себя. И как она ночью мачту Марека поднимала, а все время обо мне думала. Мачту, это я так подсказала ей. И ей это слово очень понравилось. Как она к себе мою руку положила и как завелась, а потом не удержалась и сама меня трогала. Как я выскочила, а Марек со сна не понял, что было. Напомнила мне наш разговор о ней. Потом сказала, что с Мареком договорилась, чтобы он на бак не ходил. Бак, это палуба на носу, пояснила она. Тот протестовал и она ему себя пообещала. И как видела меня, как я за ней все время наблюдала. Мне стыдно стало, и я попыталась уклониться от продолжения разговора. А она опять все о том же. Тогда я ее прервала. А она, мне. Теперь ты расскажи. Я замялась, а в голове все то, что она рассказала. И тогда я ей стала рассказывать о себе, ей. Такая беседа не могла закончиться просто так. Мы обе это понимали, но все не решались признаться друг, дружке. Фактически этот разговор был признанием в любви….
Она замолкла. Я молчала. Опять, уже который раз, мы, молчали с моей лучшей подругой, сидим на диване и молчим. Да и о чем говорить? Что не ясно? Пока молчим, я все начинаю на свои места расставлять. Теперь мне понятна ее молчаливость и отдаленность. Ясно все. Сердцу то не прикажешь?
Мама уже несколько раз все порывалась зайти и что-то предложить нам. Я ей, молча, мотаю головой. Нет, не надо. Оставь нас в покое.