Что потом? Потом я понимаю, какая разница между девочкой и жрицей любви.
Ее язык порхает в моем волшебном саду, между клумбами розочек губ, пестиком и валиками мягкой травы волосиков и нежной кожи. Такого волшебства я не получала еще никогда. Я теряюсь, я вся поражаюсь этой неистовой силе ее языка и ее опытностью, ловкостью. Не успеваю прочувствовать это, как на смену приходит нечто, еще более нежное, что меня потрясает от ее прикосновений там. Там, где, несмотря на все мои запреты и установки опять порхает волшебная птичка любви, колибри. Она нежно и легко, своим тонким язычком, словно мягоньким клювом, смахивает, выпивает волшебный нектар прямо из глубины моего лона, что все еще ненадежно и шатко прикрыто моей девственной пленочкой. Ее клювик, мягко и нежно, кажется, проникает ко мне за эту физическую преграду. Ее прикосновения так нежны, как дуновения легких крылышек этой маленькой птички любви, колибри, что опять опрокидывают и низвергают мою добродетель. Наконец я раздавлена желанием ее и своим, я не в силах более терпеть все это неистовое волшебство и когда она в страстной агонии кончает, то и я следом. И я кончаю еще от того, что ее язычок, так настойчиво и так страстно упирается, бьется в мою тоненькую пленочку, что отделяет меня, почти незаметной паутиночкой и только физически, от иного моего состояния, все еще девочки, от взрослой женщины. От того, что мне кажется, что в этот момент ее язык превращается в член, тот, что я все еще не могла целовать, но он уже влез в меня, в мою голову ощущениями, которых я не могла чувствовать от него, вместо них, только эти. Только эти, только эти…
Ее нежные прикосновения к груди, кончиком языка, возвращают меня.
Какая легкость, какая нега! Уже тысячу раз говорю себе. Спасибо тебе Господи, что ты, в материнском лоне не сшил, не соединил какую-то, там ложбинку у моего эмбриона на седьмой недели и я по воле твоей, так и остаюсь девочкой, женщиной. Спасибо тебе, что нет у меня такого торчащего пениса и этих яичек, а только то, что я ношу в себе и чем могу так наслаждаться, так этим гордится. Господи! Благодарю тебя за совершенство моего тела, мою кожу, нежные пальцы, губы. За то, что ты оставил меня все той же, самим совершенством. Наделил меня этими ощущениями, чувствами и вывернул наружу, к любви, такой нежной и чувствительной кожей. И это я, только я и подобные мне могут все это чувствовать и всем наслаждаться. А когда время придет, то это я и мне подобные, сможем рожать и продолжать на Земле твое великое дело из совершенных тобой и задуманного.
И пока я лежу и млею, не знаю того, что им опять приготовлены мне испытания.
Открываю глаза. Она рядом, лежит и смотрит мне в лицо пристально. Лицо и так красивое, а тут просто прелестное. Складочек никаких, глазки ласковые, голосок нежный.
— Кисунька, я такая счастливая. Правда! Ты даже представить не можешь, как я хотела такую, как ты девочку. Такую не порченую, все еще целую. Ой! Аж, не вериться, что я наконец-то с тобой.
Толик нас явно заждался. Конечно же, он все слышал. Я это понимаю по тому, как он прищурился и выжидает момент, что бы меня расспросить об этом. Нет. Пока ты будешь вести себя так, как я задумала, А там, посмотрим. По обстоятельствам.
Я ей опять напоминаю, про не выученные уроки. Мы снова присаживаемся к нему на кровать, и теперь она меня по-другому, более ласково и по дружески, больше поучает.
— Кисунечка, ты все осторожненько делай, медленнее. Вот так, правильно.