«Ибо только в любви неравный обретает равенство», — говорит Кьеркегор. Король понимал, что не сможет возвысить девушку до себя. Тогда он сам решил сойти с высот своего величия. Он оделся нищим бродягой и пришел в ее домик в старом балахоне. И это не было притворством — король и на самом деле стал другим человеком. Он отказался от трона ради ее руки[19].
В этой притче Кьеркегор выражает ту же идею, которую Павел, говоря об Иисусе Христе, передал так:
Он, будучи образом Божиим,
не почитал хищением
быть равным Богу;
но уничижил Себя Самого,
приняв образ раба,
сделавшись подобным человекам,
и по виду став как человек;
смирил Себя,
быв послушен даже до смерти,
и смерти крестной.
В отношениях с людьми Богу часто приходится смирять Себя. Для меня Ветхий Завет — длинная летопись о Его «снисхождении» (нисхождении, чтобы быть «вместе с нами»). Бог по–разному проявлял «снисхождение», обращаясь к Аврааму, к Моисею, к народу Израиля и к пророкам. Но ни одно из обращений Бога к людям не достигло той глубины самоуничижения, которое произошло после четырехсот лет молчания. Как и король в притче Кьеркегора, Бог добровольно принял новый облик — Он стал человеком. Более поразительного самоумаления Бога невозможно и вообразить себе.
Не бойся
Каждый раз на рождественской литургии мы слышим эти слова. Зачастую детишки, наряженные в халаты и простыни, разыгрывают перед прихожанами сцену рождения Иисуса. «Не бойся», — лепечет шестилетний ангелок, чей наскоро сметанный из простыни наряд подметает пол, а крылья (их удерживает изнутри вешалка для пальто) слегка трепещут в лад его нервной дрожи. Мальчик исподтишка бросает взгляд на шпаргалку, спрятанную в рукаве. «Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога». Он уже обращался с теми же словами к Захарии (своему старшему брату, наклеившему ватную бороду), а теперь они обращены к Марии (веснушчатой девчонке, из второго класса). Всем им он повторяет: «Не бойся!»
Этими словами начинается разговор Бога с Авраамом, с Агарью, с Исааком. «Не бойся!» — говорит ангел, приветствующий Гедеона и пророка Даниила. Похоже, этот оборот речи столь же привычен сверхъестественным существам, как «Здравствуйте!». И это неудивительно: когда высшее существо начинает свою речь, человек тут же падает ниц в состоянии, близком к трансу. Когда Бог является на планету Земля, люди слышат раскаты грома. Его пришествие сотрясает воздух, подобно урагану, или воспламеняет куст, словно вспышка фосфора — в любом случае богоявление вызывает ужас. Но ангел возвещает Захарии, Марии и Иосифу, что на этот раз Бог примет облик, не внушающий страха.
Можно представить себе что–либо, более «не страшное», чем младенец, не способный управлять своими членами, не способный остановить свой взгляд на одном предмете? Иисус родился в хлеву или в пещере. Бога спеленали и положили в кормушку для скота. Наконец–то Он подобрал Себе облик, которого люди не пугались! Наконец–то король отказался от своей мантии.
Подумайте, как далеко зашло снисхождение! Свидетелями Воплощения, расколовшего историю надвое (этот факт не отрицают даже наши светские календари), стали не только люди, но и животные — они даже оказались ближе. Подумайте, на какой риск шел Господь: Он перешагнул через зияющую бездну страха, отделявшую Его от творения. Но устранив эту преграду, Иисус сделался уязвимым — уязвимым для нашего страха.
«Дитя рождается в ночи посреди животных. Сладостное дыхание младенца смешивается с паром, поднимающимся от навоза. Отныне все изменится, ничто не останется прежним.
Верующие в Бога не смогут веровать в Него по–прежнему — Он лишил их уверенности. Они увидели Его в хлеву и не знают, где явится Он в следующий раз, как далеко Он зайдет, в какие бездны самоуничижения опустится, в отчаянных поисках человека… Для верующих Рождество — это день, когда Бог перестал быть неуязвимым. Это темная сторона Рождества, это ужас наступившего молчания. Он пришел к нам в таком образе, что нам ничего не стоило отвергнуть Его: можно раскроить череп младенцу или, когда Он вырастет, — прибить Его к кресту»[20].
Что чувствовал Бог в Свой день рождения? Попробуйте вообразить, что вы снова превращаетесь в младенца, лишаетесь языка и способности управлять своим телом, не можете принимать твердую пищу и контролировать мочеиспускания. Бог был не только младенцем — Он побывал зародышем! Нет, чтобы аналогия стала точной, вообразите себя не младенцем, а морским моллюском! В ту ночь в Вифлееме Творец Вселенной принял образ беспомощного, зависимого от людей новорожденного.
Богословы придумали специальный термин «кеносис» — «опустошение», — чтобы дать определение этому поступку Бога, «опустошившему» Себя от всех преимуществ божества. И хотя этот акт был актом умаления Бога, он давал Ему и некоторую свободу. Я уже говорил о «недостатках» существования вне времени и пространства. Земное тело позволило Христу действовать в рамках человеческой истории, избавившись от этих «недостатков». Теперь Бог мог говорить все, что хотел сказать, и Его голос не пригибал к земле столетние кедры. Теперь Он мог выразить Свой гнев, назвав царя Ирода лисицей, или пустить в ход бич, чтобы изгнать торгующих из Храма, — Его вмешательство не сотрясало землю. Он мог говорить с каждым — с блудницей, со слепцом, вдовой и прокаженным, — не предуведомляя свою речь призывом «Не бойся».
Это чудо, что слеплены мы по подобию Божию.
Но что Бог стал как мы —
это в тысячу раз невозможнее[21].
Джон Донн, Священный Сонет 15
14. Большие надежды[22]
Каждый год перед Рождеством воздух трепещет от песен, обещающих нам приход Мессии. Мальчики из хора и достопочтенные оркестранты — все спешат, словно паломники, на репетицию, все хватаются за измятые от многолетнего использования ноты. Что там! В наши дни даже не нужно состоять членом хора, чтобы петь положенное Генделем на музыку пророчество: Генделя можно петь дома под караоке.
Что же мы празднуем столь торжественно? Вот слова библейских пророков, которые повторил Гендель:
«Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими.
Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет.
Ибо младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира».
Эти же слова повторяли евреи в течение долгих веков Божьего молчания. Разочарование, отчаяние въедались в Израиль, пожирали его тело, как метастазы. Каждый новый виток истории уничтожал очередную надежду — лишь одна оставалась сиять: упование на обещанного пророками Царя Царей. Придет Мессия и справедливость прольется мощной рекой. Евреи цеплялись за эту надежду, как моряк, оказавший за бортом — за спасательный круг.
Прошло четыре столетия с тех пор, как умолк последний библейский пророк, и тут поползли странные слухи: сперва о проповедующем в пустыне Иоанне, затем об Иисусе, сыне плотника из Назарета. Просочились известия о чудесах Иисуса, люди рассуждали и спорили о них. Он ли — Тот, Кто должен придти? Одни утверждали, что Мессия доподлинно явился — они собственными глазами видели, как Иисус возвращал зрение слепым, парализованным — умение ходить. «Бог пришел спасти свой народ!» — восклицали они радостно, когда Иисус воскресил умершего. Другие были настроены более скептично. Да, Иисус осуществил мессианские ожидания — но не так, как они ожидали, и это «но» сыграло чрезвычайно важную роль.
Я читал Библию с первой до последней страницы в поисках примет и причин разочарования в Боге. Я полагал, что, добравшись до Евангелий, замечу существенную перемену в настроениях народа. Мессия, обещанный пророками, — либретто Генделя точно передает суть и смысл их вести, — должен был рассеять всяческие сомнения. Но нет! Ни в дни земного служения Иисуса, ни теперь, две тысячи лет спустя, с разочарованием в Боге так и не было покончено. Что же случилось? Сформулируем этот вопрос иначе: как жизнь Иисуса ответила на три вопроса, заданные в начале этой книги?