Она закачала головой. По щеке скатилась слеза.
– Чшш, – он нежно стирает ее слезинку большим пальцем. – Не плачь. Не из-за меня. Принцессы не плачут, – это была последняя капля для нее, слезы градом стали стекать по лицу, и Нотт не успевал ловить все бусины.
– Наверное, это будет Малфой. Наши семьи давно договорились об этом.
– То есть ты уходишь от меня к… к нему?
– Я не знаю, но он хотя бы не Пожиратель.
Теодор мог прямо сейчас рассказать Астории маленький, но грязный секрет друга, но промолчал.
– Отпусти меня, – просит она.
– Нет, никогда, – он жадно вдыхает ее запах.
– Мне надо идти, – она мягко освобождается из его объятий.
Теодор с чувством опустил кулак на то место, где совсем недавно была девушка. Было больно. Нет, было так больно, что не осталось никаких чувств. Лишь пустота. Казалось, что хуже не может быть, но Астория уже у самой двери обернулась:
– Ты навсегда будешь в моем сердце, Тео, – она не врала. – Наши судьбы тесно сплелись, но не соединились, – она выскочила за дверь, потомму что слезы душили ее. Она ненавидела себя за то, что была такой трусихой. Она очень хотела убежать от всего этого, но привыкла жить в роскоши.
– Будь счастлива, – тихо-тихо прошептал Теодор, когда дверь захлопнулась. Этот звук символизировал конец всего. Жизни больше нет.
Ему уже было не больно – нечему было болеть. Но было чувство, что к горлу преставили кинжал – еще жив, но выдохнуть страшно.
Нотт был в высшей степени отчаяния. Он уже разгромил всю комнату, перевернул стулья, тумбочки и стулья, постельное белье было скинуто на пол, книги порваны и страницы взлетали вверх по воздуху, когда он пролетал в другой угол комнаты, чтобы сломать то, что еще было цело или недостаточно поломано.
Слезы.
Скупые слезы бежали по щекам. Костяшки были стерты в кровь, настолько он колотил по стене. Он предусмотрительно наложил на комнату чары, и его не было слышно за пределами его разрушенного мирка. Он кричал, срывал голос. Отчаянье находило в этом выход, и Нотт безжалостно рвал глотку, выплескивая горечь. Жизнь делала парня реалистом.
Когда же силы его покинули, он ничком свалился на пол, поджав под себя ноги. Он жалобно выл и скулил, царапая пол ногтями, ломая их. Но этого было мало. Душа была еще полна тьмы, которая отчаянно нуждалась в выходе.
– Почему? Почему? – спрашивал он у пустоты, но она тактично молчала, погружая парня в еще большую бездну отчаянья.
Нотт почувствовал прилив сил, поэтому по новой стал громить комнату. В этот раз досталось зеркалам, а их в комнате было аж четыре. Осколки были повсюду, и Нотт почувствовал некоторое облегчение, когда видел собственное искажение в маленьких кусочках зеркал.
– Что тут происходит? – Забини замер на входе. А потом, словно опомнившись, зашел в комнату и закрыл за собой дверь. – Что ты творишь, Нотт?
Но Нотт даже не заметил, что в его разрушенный мир кто-то просочился. С остервенением он продолжал бить по осколкам, превращая их в алмазную пыль. Он сам ощущал себя пылью под ногами. Еще утром он чувствовал себя особенным, хотел свернуть горы, а сейчас он стал обычным.
Нет, он не летал в облаках, он вполне был земным. Но у него была цель и мечты, и он с улыбкой на лице шел вперед, хоть периодически падал. Падал, но поднимался. Улыбка не сходила с губ. Казалось, парня ничего не могло сломить или заставить отсупиться, ведь она была за его спиной. У него не было право на ошибку.
Но она знала, куда бить. Она ударила в спину, выбивая почву из под ног. Она растоптала все то, чем он дышал. А потом просто ушла, швырнув в него пыль разбитых мечт.
– Тео, – Забини подбежал к другу. – Что с тобой? – он тряс того за плечи, но Нотт упорно продолжал измельчать осколки, видя в каждом из них себя.
Забини никогда не видел друга в таком состоянии. Даже Малфой никогда не доходил до такого отчаяния. Мулат был в шоке и не мог найти слов, чтобы поддержать друга или хотя бы остановить его от самобичевания.
– Эй, – Блейз опустился рядом на корточки. – Не бывает безвыходных ситуаций.
– Уйди, – сиплым голосом просит Нотт. – Просто оставь меня одного.
– Но ты не один, – возражает мулат. – Мы ведь слизеринцы, мы всегда держимся вместе, ты забыл? – Забини успокаивающе гладит парня по плечам.
– Да, когда нам выгодно это, – неприкрытая горечь сквозит в голосе Нотта.
– Теодор, мы прикончим любого, кто это сделал с тобой, – обещает Забини, но Нотт начинает… плакать. Не так, как плачут девушки, не впадая в истерику. То были настоящие мужские слезы. Боль беззвучно скатывается из уголков глаз, а на лице застывает гримаса отчаяния.
– Не калечь себя, – просит Забини, ловя кулаки парня. Его руки покрыты царапинами, маленькими и большими, глубокими надрезами и рваными ранами, местами они были в стеклянной крошке. Кровь была повсюду – на полу, на его руках, лице, даже белая рубашка была пропитана кровью, а зеленый галстук теперь напоминал гриффиндорский.
– Нет безвыходных ситуаций, Теодор, – но Нотт не видел выхода, если не считать выхода в окно.
– Она уничтожила меня, Блейз, – Нотт прикрыл глаза, словно дневной свет доставлял ему дискомфорт. Или же давали знать о себе выплаканные глаза. – Она использовала меня и вышвырнула из своей жизни.
– Тео, я не…
– Я был готов умереть за нее, представляешь? – слова лились потоком. – А ей это не нужно стало, – каждое слово было наполнено болью. – Дважды, Блейз, дважды я чуть не расколол душу, следуя на ее поводке. Из-за нее я вызвался стать Пожирателем, а она теперь меня этим попрекает.
– Перебесится, – обнадеживает Забини, но Теодор продолжает, не слыша друга:
– А она мне заявила, что у нас все несерьезно. Что я все выдумал. Она выбрала Малфоя, потому что он не сраный Пожиратель. А я же знаю, что он еще с лета ходит с такой же меткой, просто прячет. А я не могу, понимаешь, не могу врать тем, кто мне дорог. И я ей не сказал про это. Я тоже ее предал, получается.
– Грейнджер? – Забини перестал разбираться в происходящем.
– Нет, Грейнджер не такая, она хорошая, а я мразь, и я утащу ее с собой, потому что она ключ ко всему.
– Теодор, я не…
– А вот Гринграсс другая. Она красивая, но пустая. Я не хочу умирать за нее, понимаешь? – он открывает свои синие глаза и смотрит в обеспокоенное лицо друга. – Ты ведь понимаешь меня, да?
– Не совсем, – честно отвечает мулат.
– Я очень хочу жить, Блейз, – тихий шепот.
– Ты сегодня пил свои таблетки? – Блейз пытается мыслить разумно, ведь хоть кто-то из них двоих должен думать трезво.
– Они все равно не помогают, – отмахнулся Нотт.
– Где они? – Забини оглядывается в беспорядке. – Тебе надо выпить лекарства.
– Я не псих, Блейз, – лениво возражает Нотт, а потом резко спохватывается, – откуда ты знаешь, что я?..
– Потому что мы друзья, – сухо отвечает Забини. – Если я не говорю что-то, это не значит, что я идиот, как пуффендуйцы.
– Блейз… – только и смог вымученно улыбнуться Нотт.
– Потом все эти телячьи нежности, – просит Забини. – Где твои гребаные таблетки? Настойки? А хочешь, я дам тебе пару своих порошков для… Хорошего настроения?
– Давай в следующий раз ты мне их дашь, а пока просто оставь меня в покое.
– В покое – без проблем, – улыбается мулат. – Но не одного, – поспешно добавляет он. Забини берет руку Теодора и поворачивает ладонями вверх. – Здорово ты, – присвистнул Блейз. – Я не спец в этом деле, так что рекомендую потом все же дойти до мадам Помфри.
– Шрамом больше, шрамом меньше – похуям, – кривит губы Теодор.
– Не говори потом, что я тебя не предупреждал, – хмыкнул Забини и стал шептать какие-то непонятные для Теодора слова.
– Без палочки? – удивился Нотт. – И слова такие непонятные, – подозрительно прищурился он.
– Это латынь, идиот, – рассмеялся Забини. – Колдомедицина, все дела, – пояснил Блейз.
– Ааа, – протянул Нотт. – А где ты этому научился?
– В книгах вычитал.
– Зачем? – не унимался Теодор, который с изумлением наблюдал, как Блейз вынимает при помощи магии даже мельчайшие осколки из его рук.